появись эти два бронированных утюга у китайских берегов, они стали бы мучительной головной болью для эскадры адмирала Курбэ. К которой отряд, возглавляемый им, капитан-лейтенантом Пьером-Жаном Ледьюком и должен прибыть согласно полученному предписанию.
На головном броненосце взвился вымпел, дважды протяжно погудело. Взгляды всех стоящих на мостике обратились на Ледьюка.
— Ответить. — распорядился он. — Вежливость необходимо соблюдать, даже по отношению к этим южноамериканским клоунам.
Вымпел на кафеле броненосца был окрашен в цвета флага республики Перу.
— Однако, в недавней войне перуанцы неплохо себя показали. — заметил лейтенант-артиллерист. — ПриКальяо они крепко всыпали чилийцам!
— Оставьте, Луи… — Ледьюк поморщился. — Если бы не русская эскадра, пришедшая им на помощь, сражение закончилось бы совсем с другим результатом. К тому же на перуанских кораблях офицерами были сплошь американцы да те же русские. Уж не знаю, как южноамериканцы воюют на суше — а только моряки из них негодные.
Артиллерист хотел напомнить про знаменитый бой монитора «Уаскар» с двумя британскими крейсерами — бое, в котором Королевский флот вынужден был позорнейше отступить, — но ответ заглушили два подряд приветственных гудка. На мачту поползли гирлянды пёстрых флажков: «Желаю удачного плавания!»
Ледьюк оторвал бинокль от ответного сигнала, заполоскавшегося на мачтах броненосцев.
— К повороту изготовиться! — скомандовал он. — Курс на зюйд. Передать на «Стикс» — «Следовать за мной». Идём к Гибралтару, а перуанские корыта пусть ползут своей дорогой — через Атлантику, и дальше, в обход мыса Горн. Ох и не завидую я их командам!
* * *
— К Гибралтару торопятся. — сказал старший офицер. — оттуда, надо полагать, в Порт-Суэц, каналом в Красное Море — и через океан, к берегам Индокитая.
— В Индокитай, значит… — Греве опустил бинокль. — Значит, мы с ними ещё встретимся.
После того, как отряд покинул французский Брест, Греве объявил командам об истинной цели их предприятия, особо упомянув, что все, несогласные могут сойти на берег на ближайшей стоянке. Это было только справедливо — при найме им было сказано, что они будут участвовать лишь в перегоне кораблей, а не в боевых действиях под флагом чужого государства.
— А мы пошустрее будем, как полагаете, Карл Густавович? — заметил старший офицер, провожая взглядом французский ордер. — Узла на три верных, а то и поболе.
— На три с половиной. — отозвался Греве. Он давно привык, что сослуживцы коверкают его имя-отчество — вообще-то отца барона звали Вильгельм, а второе имя, «Густав», было добавлено, как это принято в Германии, в честь одного из близких родственников. — Но сейчас нам незачем гонки устраивать, побережём уголь. Может, до Бостона и дотянем, а то не хотелось бы затевать бункеровку в открытом море…
На пути через Атлантику их сопровождал германский угольщик — его машины позволяли не отставать от броненосцев.
— Я вас оставлю, господа. — сказал барон. — Пойду, придавлю подушку часика на полтора. Смена вахты к третьей склянке, ход экономический, десять с половиной узлов.
И быстро сбежал по трапу. Вахтенный офицер бодро гаркнул «Командир покидает мостик, но Греве не обернулся — зачем, если и так всё в порядке? Команда у него подобралась толковая, офицеры и матросы своё дело знали, машины и механизмы — новенькие с иголочки, угля и машинного масла вдоволь. Можно надеяться, что плавание — хотя бы первая его часть, переход из Штеттина в североамериканский порт Бостон — пройдёт спокойно. Разумеется, с учётом 'неизбежных на море случайностей» — но когда без них обходилось?
А пока — он запер каюту изнутри, присел на койку и пододвинул к себе первую стопку газет. Хорошо бы, прикинул он, покончить с этим до прибытия в САСШ, так что не стоит терять времени…
К третьей склянке он уже понял, что переоценил свои силы — одолеть все эти залежи газетных премудростей вряд ли получится и за полное кругосветное путешествие. Но кое-что он уже начал улавливать: всё дело в непростой политической ситуации в самом Китае, на чём, собственно, и основывается спланированная Бёртоном интрига.
…После окончания в 1864-м году многолетней войны, которую Цинская империя вела против мятежных тайпинов, страна пребывала в плачевном состоянии. Внутренние потрясения привели к тому, что страна оказалась поделена между двумя могущественными воинственными группировками — Южной, Сянской, во главе которой стоял клан Цин, и северной, хуайской, которую возглавлял Ли Хунчжан, наместник столичной провинции Чжили, что в цинском Китае являлось фактически высшей государственной должностью.
Эти группировки яростно соперничали за влияние при императорском дворе; наместники отдельных провинций либо сами входили в одну из группировок, либо принимали ту или другую сторону, в зависимости от изменчивой политической обстановки. Воинские подразделения, сформированные во время войны по европейскому образцу находились на содержании и фактически, под полным контролем губернаторов, превратившись в своего рода частные феодальные армии. Всё это могло привести истерзанную империю к новой войне, так что северянам и южанам пришлось договариваться. Но процесс этот шёл небыстро и мучительно — из-за непрерывных политических склок Китай сперва лишился острова Люцю, превратившегося в японский Рюкю, а в 1874-м году едва не потерял Формозу и Китайский Туркестан, раздираемый непрекращающимися восстаниями мусульманского населения.
Но главное противостояние между Севером и Югом Поднебесной разгорелось с обострением отношений Китая и Франции, случившегося из-за северной провинции Аннама, Тонкина. Интересы Сянскойгруппировки, державшей в своих руках юг, а так же союзных ей наместников провинций Сычуань, Юньнань и Гуанси, требовали полномасштабной войны с длинноносыми французскими варварами; Ли Хунчжану же, занятому укреплением собственной власти на севере Империи эта война была ни к чему. Он не собирался посылать войска отбивать тропические джунгли Тонкина — они требовались для того, чтобы сохранить влияние на маньчжурское правительство Поднебесной. То же касалось и Бэйянского флота, который Ли Хунчжан недавно начал создавать, опираясь на базу в Вэйхайвэе и ремонтные мастерские Люйшунькоу.
Позволить втянуть этот флот в войну означало для Ли Хунчжана в случае поражения огромные финансовые потери, утрату репутации при дворе (проигравших никто не любит, верно?). В случае же победы (весьма, впрочем, сомнительного, сели учесть мощь флота Третьей Республики) он практически ничего не получал — кроме укрепления позиций своих
