— У вас есть предложения?
— Я могу их высказать?
— Попробуйте.
Я набрал воздуха, словно хотел нырнуть и произнес:
— Я думаю, что надо обновить команду. Подобрать людей, которые не просто умеют работать, а умеют мыслить, имеют широкий кругозор и в тоже время не окостенели в идеологическом мышлении.
— Что вы хотите этим сказать?
— Знаете, в Китае и через двадцать пять лет, будут собираться съезды партии и в каждом доме висеть портрет Мао, но в отличие от нас, они будут продавать не богатства своей страны, а товар, произведенный трудом людей. Весь мир будет завален китайскими телевизорами, компьютерами и одеждой, а мы будем, так же как и сейчас качать нефть и газ на запад и говорить, что у нас все хорошо. В политике нужны люди не только с умением цитировать Маркса и Ленина, но и умеющие думать, а для этого нужны просто умные люди и желательно не обремененные жаждой личной наживы.
— Значит по-вашему, нужна замена идеологии?
— Идеология дело важное, но она должна быть соизмерима с делами, которые вершатся под её фразеологией.
— Хорошо, так какой конкретно выход?
— Я уже сказал. Нужны люди, новые, умные, честные, способные понять, что нужно, чтобы вывести страну из состояния стагнации. И во-вторых, нужна структура для оперативной работы.
— Удивительно, сколько вам лет?
— Двадцать шесть.
— Вы рассуждаете не погодам. Поразительно и непостижимо. Время, оно прошло вместе с вами, вернуло вас назад, но осталось внутри вас, обогатив жизненным опытом и воспоминаниями о пережитом. Оно не властно над человеком. Может вернуть ему молодость, но не изменить силу мысли и знаний, которые человек приобрел за прожитые годы. Хорошо, мне надо подумать. Отложим нашу беседу, — Он продолжал размышлять, словно рядом никого не было. Я понимал насколько сложным и трудным был разговор, а главное, что все зависело теперь от него. Ему предстояло сделать шаг, который может изменить ход истории, узнать и оценить которую, он не успеет.
Он взглянул на меня и спросил:
— Знаете, я бы хотел поменяться с вами местами и оказаться на вашем месте.
Я промолчал, не зная что ответить, а потом вдруг спросил:
— Простите, а чем нам здесь можно заняться?
— Отдыхайте пока. Думаю, что вам предстоит скоро много работы.
С этими словами он приподнялся из кресла и напоследок сказал:
— Я не ожидал услышать от вас столь смелых суждений и радикальных предложений. Вы смелый человек. Возможно, окажись я на вашем месте, я поступил бы иначе.
— Это плохо или хорошо?
— Поживем, увидим. Жаль только, что мне не суждено увидеть того, что мы творим сегодня, — и, открыв дверь, он попрощался за мной.
Я вернулся в комнату на втором этаже. Ира сидела на кровати, и по её взгляду понял, что она с нетерпением ждала меня. Однако когда я вошел, она не проронила ни слова, словно боялась что-либо спрашивать.
— Ты чего скисла? Все нормально. Говорили. Много о разном. По-моему он чрезвычайно умный человек.
— Ты думаешь, что ты убедил его?
— Вполне возможно. Во всяком случае судя по тем вопросам, которые мы обсуждали, он очень основательно все обдумал и сейчас на стадии принятия решения. А это не так легко сделать. Слишком много почему, зачем, нужно ли. Такие дела одним чохом не делают. Нужно сто раз подумать, а иначе, сама знаешь.
— Ты прав. Значит все будет хорошо.
— Я надеюсь.
— Я тоже.
— Ну вот и отлично. А ты чем занималась?
— Ничем. Тебя ждала. Знаешь, я так нервничf., что ничего делать не могу. Лежу и тупо смотрю в потолок и считаю минуты, когда ты вернешься.
— Напрасно. Хуже нет, когда чего-то ждешь, а чего не известно. По себе знаю. Лучше в такой момент отвлечься и чем-то заняться.
— Знаю, но не могу.
— Ничего, привыкнешь. Мы теперь в такое увязли, что это только начало, дальше будет труднее.
— Почему ты так считаешь?
— Потому что сейчас мы просто беседуем, обсуждаем, размышляем, но время идет и рано или поздно придется принять решения и тогда начнется работа. Возможно, и нам придется в этой работе принять участие, не знаю в каком качестве, но придется. Вот тогда действительно придется поволноваться, так что сейчас лучше расслабиться и ни о чем не думать.
— Тебе легко говорить, а я не могу.
— А ты через не могу. Самое главное говори себе, что все будет хорошо, займи мысли чем-то другим.
— Чем например?
— Ну я не знаю. Возьми, напиши выступление на защиту диплома и выучи его наизусть. Защита на носу. Кстати, еще два листа не готовы. Давай я договорюсь, чтобы нам достали кульман и все что необходимо. Отвлечешься и к защите подготовишься.
— Наверно ты прав.
— Да встряхнись ты. Жизнь прекрасна. Знаешь как в песне поется, — не надо печалиться, вся жизнь впереди.
— Ой, Алеша, скажешь тоже. Я все понимаю умом, а вот сердце всегда болит, когда впереди неопределенность.
— Милая моя, знаешь, ты то бойкая, а то в кусты. Раньше надо было думать. А теперь нужно быть смелой, а главное решительной.
— Ладно, все. Не уговаривай меня больше. Я постараюсь. Честное слово постараюсь. Веришь?
— Конечно верю, глупышка ты моя любимая, — я обнял жену и она прижавшись ко мне тихо прошептала, — в спешке, мы с тобой самое главное забыли, что делать будем, я так понимаю нас с тобой отсюда ни на шаг.
— А может мне попросить, этого, как его Гладышева, чтобы он в аптеку съездил?
— Ты с ума сошел.
— А чего?
— Ничего.
— В конце концов, до диплома всего месяц остался, а к зиме может у нас родится кто, а? — я вопросительно посмотрел на Иру.
Она вдруг улыбнулась и сказала:
— Ты хочешь, чтобы у нас был ребенок?
— А то нет. А ты что, не хочешь?
— Я да, просто не задумывалась еще об этом.
— Вот и зря. Давно пора.
Она обняла меня и поцеловала. Прижавшись к моему уху, словно решила, что нас могут прослушивать спросила:
— Ты меня любишь?
— Очень, а почему ты спрашиваешь шепотом? — в ответ так же тихо прошептал я.
— Сама не знаю, Знаю только одно, что люблю тебя очень, очень.
Мы стояли посреди комнаты, а за окном падал снег и ложась на землю тут же таял, так как весна вступала в свои права.
Прошло два дня, прежде чем состоялась новая встреча. Мы смотрели с женой после ужина телевизор, когда в дверь постучал Гладышев и, извинившись за поздний визит, сказал, что со мной хотят побеседовать. Я глянул на часы, время было почти десять. Надев костюм, я проследовал в знакомый мне кабинет. Юрий Владимирович был на этот раз не один. С ним находился мужчина средних лет, лысоватый с пронзительным взглядом.
