«На следующий день франки увидели огромный лагерь арабов и их шатры по-прежнему на том же месте. Они не знали, что лагерь безлюден, и предполагали, что внутри находятся готовые к битве сарацинские фаланги. Карл выслал разведчиков с заданием. Оказалось, что армии исмаилитян отступили. В полном порядке и тишине они бежали ночью. Однако европейцы еще опасались, что те прячутся на дорогах и готовят засады. И были поражены, когда, осторожно обойдя вокруг лагеря, они никого не обнаружили. И поскольку эти прославленные люди вовсе не заботились о погоне, они, лишь разделив между собой трофеи и добычу, счастливые, вернулись каждый в свою страну».
Таким образом, в воскресенье, как и накануне, Карл построил свою армию в боевом порядке, чтобы снова попытать счастья в бою. Определенно, как пишет генерал Бремон, франки «должно быть, не имели прочной уверенности в своей победе», несомненно, они просто чувствовали, что она не за горами, и были готовы продолжить сражение. Не подлежит сомнению тот факт, что они не вели непосредственного наблюдения за неприятелем и находились в полном неведении относительно его ухода; Аноним объясняет это следующим образом:
Ночью все [арабы] тихо отступили,
Чтобы вернуться домой
Перед европейским воинством – арабский стан в первозданном порядке, но этот лагерь нем и недвижен. Ни движения, ни звука, еще меньше – возбуждения и суеты, предшествующей сражению. Франки слушают и смотрят, их наполняет неуверенность и удивление. Период ожидания заканчивается, и они высылают шпионов. Шатры пусты, но еще долгое время австразийцы шарят и высматривают по всей округе, желая расстроить то, что считают военной хитростью.
Но битва действительно окончилась, и можно думать, что Карл, став победителем в силу выхода противника из игры, был разочарован этим неудавшимся сражением.
У этой удивительной ситуации есть только одно объяснение: битва прекратилась не за отсутствием сражающихся, а за отсутствием арабского военачальника, который был убит. Вот главный фактор, сыгравший решающую роль в этом сражении. Лишившись Абд-ар-Рахмана, арабы отказались от борьбы и предпочли бегство. Битва, которая, бесспорно, должна была длиться в течение нескольких дней, прервалась уже на начальном этапе. Смерть Абд-ар-Рахмана сделала внезапное прекращение битвы неизбежным. Мусульмане, которых это событие привело в замешательство вместо того, чтобы взбудоражить, решили бежать, оставив в качестве последней хитрости свои шатры и добычу. Если говорить об этой последней уловке, то суть ее заключалась в том, что беглецы не применили военного принципа Мухаммеда: «Когда вы отступаете из неприятельской страны, не оставляйте там ни лошадей, ни скота, ни фуража, ни пищи, ничего такого, что враг мог бы использовать для своей обороны». Таким же отступлением завершилась и битва при Тулузе после гибели Эль-Самха.
Что же тогда удивительного в том, что Карл не понимал причины своей победы; по его впечатлению она не была одержана им на поле боя, и он никогда и не думал связывать ее с единственным обстоятельством – кончиной Абд-ар-Рахмана?
Должно быть, несколько лет спустя, когда Хильдебранд навязал второму продолжателю Фредегара мысль о нападении на арабский лагерь как о решающем моменте битвы, он руководствовался все тем же желанием дать объяснение этой победе. Эта идея была подхвачена некоторыми историками, вроде Жирара. По нашему мнению, эта теория так же сомнительна, как и гипотеза Жоржа Ру: «Эти могучие пехотинцы, несомненно, построенные в каре, не позволили ураганной джигитовке расстроить свои ряды. Видя это, арабы не стали настаивать. Их наступление прекратилось, и, унося с собой плоды своих грабежей, они спокойно отступили, вполне довольные и сытые». Равным образом мы не можем следовать гипотезе майора Лекуантра: «Возможно даже, что к тому моменту, когда они [арабы] оставили франков с носом, они уже отослали в сопровождении охраны самую драгоценную часть добычи».
Говоря в двух словах, мы думаем, что для обеих сторон цель битвы была одинаковой – уничтожить противника. Арабы не думали об отступлении ни одной минуты. Что же касается гипотезы, по которой франки все время интуитивно знали, что на их глазах разворачивается просто грабительский набег вроде того, что уже имел место в долине Роны, то мы отказываемся с этим соглашаться. Смерть Абд-ар-Рахмана стала для Карла счастливым и главным по важности событием, единственной (одной вполне достаточно) причиной победы, только победы неполной, которая все же, как водится, принесла с собой дележ огромной добычи, оставленной арабами в целости и сохранности.
Раздираемые подозрением и алчностью, франки долго кружили вокруг лагеря, вид которого будил их любопытство. Должно быть, он был устроен по образцу кочевых лагерей бедуинов: множество красных шатров с черными полосами, поддерживаемых многочисленными подпорками и прикрепленных к земле неисчислимыми оттяжками и колышками. Каждый шатер, прямоугольный по форме, состоял из скрепленных полос материи, опиравшихся на сваи длиной от двух до четырех метров. Основными материалами служили лен, верблюжья или козья шерсть, алжирский ковыль, пальмовое волокно. Разумеется, попадались шатры залатанные или дырявые, или, напротив, шелковые и ярко расцвеченные. Мтсаа, очень большие с девятью стойками, мсебаа с семью опорами и, наконец, более мелкие, согласно статусу своего владельца. Лагерь, в который решились войти франки, был не чем иным, как деревней из мхаумов.[181]
«В шатрах, все еще стоявших, вводя в заблуждение, находились упряжь, ткани, колесницы, сосуды, кухонная утварь, сундуки, полные оружия, всякое имущество, трупы и раненые», пишет Александр де Сен-Фалль; и Зеллер: «Добыча, захваченная арабами в Бордо, скорее всего, была значительной. Историки победившей стороны говорят о ней с поистине восточными преувеличениями».
«И франки разделили ее по древнему обычаю», – чеканно высказывается Аноним.
Описание разгрома лагеря можно найти во многих хрониках. Это событие изображается либо с охотой, как в хронике Сен-Дени: «Он взял все их палатки и все их снаряжение и завладел всем, что у них было, он и его люди», – либо более сухо, как в хронике Фонтанеля: «Завладев их вещами…»
Руководство для паломников к могиле св. Иакова Кампостельского и Рейно в «Нашествии сарацин во Францию» дают представление о том, что представляла собой эта добыча. Золото в изобилии, серебро и драгоценные камни, редкие металлы в монетах или других изделиях, ткани, самые разные предметы, вроде золотых купелей, серебряных блюд, распятий, потиров, золотых браслетов.
Таким образом, участь этих вещей изменилась. В своем фантастическом набеге мусульмане не смогли исполнить сорок первого стиха из восьмой суры Корана: «Знайте, что из всего, что ни берете вы на добычу, пятая часть Богу, посланнику и родственникам его, сиротам, бедным, путешественникам».[182] При отступлении арабская армия утратила четыре пятых своих военных трофеев, которые должны были достаться ей, а мирные люди «Дар-аль-Ислама» лишились «доли Аллаха», отводившейся им, чтобы сделать войну выгодной и для них. Судьи, моралисты, поэты, ученые были разочарованы поражением этой армии.
Однако в Житии св. Пардульфа мы читаем: «Одним из самых счастливых итогов этого дня было освобождение огромного количества пленников, которых гнали за собой сарацины и которых бросили».
И верно, пленники составляли часть добычи. Их можно было легко продать или оставить для своих собственных нужд. Они ценились в зависимости от своего возраста, силы, внешности и пола. Их нельзя путать с военнопленными нашей эпохи. Когда христианин оказывался в плену, ему связывали руки за спиной, и он превращался в ассира, связанного человека. Пленник становился рабом на службе у господина, который мог заставить его работать, продать, побить и даже убить. Его положение стоило того, чтобы называть его мамлюком, подвластным. Иногда, если он выказывал рвение, от него требовали перехода в ислам, что обеспечивало ему свободу, но с сохранением некоторых обязанностей по отношению к бывшему хозяину. Вольноотпущенник именовался маула, то есть тот, кто находится под чьим-то покровительством. Но если христианин отказывался принять ислам, на него надевали кандалы и использовали на сельскохозяйственных или каких-то других работах, которые могли приносить доход.
В завершение этих сцен грабежа, без сомнения, жестоких и сумбурных, позаимствуем у Форьеля эту горькую фразу: «Они [франки] разделили между собой имущество несчастных аквитанцев, которые от этого лишь сменили врага».
Неужели эта продолжительная и плодотворная операция отбила у Карла мысль о погоне? Тот факт, что франки не стали преследовать отступающих арабов, весьма примечателен. Некоторые немногочисленные авторы утверждают, что Карл шел за арабами по пятам; Александр де Сен-Фалль, Годефруа-Демомбин и Конд говорят, что франки гнались за арабами до самого Нарбонна. Некоторые историки присоединяются к мнению, что в погоню за ними бросился один герцог Аквитанский, это, например, хроника Сигеберта, хроника Сен-Дени и в числе прочих Марсель Бодо, который писал в 1955 г.: «Если следовать кордовскому Анониму, ночная эвакуация арабского лагеря вынудила Карла Мартелла отказаться от преследования, но все же есть основания полагать, что герцог Аквитании поступил иначе».
