Александр Афанасьев - Мятеж

Граф нажал на кнопку переговорного устройства.

– Я хочу выйти, – сказал он.

Особо охраняемые персоны не могут выходить просто так, по своему усмотрению. Решение, можно выйти или нет, принимает начальник службы безопасности, он же дает команду открыть дверь. Бывает и такое, что решение принимает сам охраняемый, но в таком случае нечего удивляться, если в один прекрасный день охрана не спасет его. Здесь отношения работодатель – работник неприемлемы, охрану нужно слушаться, если хочешь остаться в живых.

Офицер безопасности не выпустил бы своего охраняемого, но до того, как отправиться в эту мутную поездку, он имел разговор с куратором службы от ХауптКундшафтШтелле. Тот предупредил его, что такой визит будет.

– Внимание, первый выходит.

Дверь открыли снаружи, охрана занимала позиции, открыто держа автоматы. Ночная улица была пустынна, фонари едва горели – не хватало напряжения в сети.

– Мы должны вас сопровождать, экселенц, – неуверенно произнес офицер.

– Я пойду один, – отрезал фон Чернин.

Дом, к которому он подошел, выглядел заброшенным – ни света в окнах, ни собаки, ничего. Неухоженный палисадник с высокой травой, именно палисадник русского стиля, а не газон или сад, как на Западе.

Граф осторожно открыл калитку, пошел к двери. Никого не видно – но он чувствовал, что за ним кто-то следит. Ощущение чужого взгляда... ледяная тяжесть между лопатками. Может быть – и ствола.

Он постучал в дверь – раз, другой. Ответа не было. Разозлился, постучал в окно, едва его не выбив. Тишина... дом казался брошенным, в Виленском крае сейчас немало таких.

– Я от пана Скотницкого, – вспомнил граф, – от пана Скотницкого.

Псевдоним «пан Скотницкий» имел полковник Добель.

Никто не ответил.

Разозлившись, граф повернулся, пошел обратно к машинам. И уже открывая калитку, услышал, как за его спиной скрипнула дверь...

Человек, который встретил графа фон Чернина, совсем не был похож на самого себя десятилетней давности. Он располнел, чеховская бородка и усы исчезли, и теперь он носил длинные усы наподобие казака-запорожца, голову теперь брил наголо, как обычно делали это поляки. Одевался теперь не в костюм-тройку, а в джинсы и кожаную куртку, как бандит. Полнота сделала его неузнаваемым. Почти.

В руках у этого человека был автоматический пистолет, но он не целился в графа, а просто держал его в руке.

Графа он пропустил вперед. Дверь запер. Здесь этот человек был известен под псевдонимом «полковник Мусницкий», мятежникам он стал известен только после переворота. До этого – держался в тени.

– Я ждал самого пана Скотницкого, – заявил человек, не зажигая свет. – Почему он послал вас, сударь?

– Пан Скотницкий убит, – коротко ответил граф фон Чернин, – в Хорватии. Мне приходится работать за него. Может быть, зажжем свет?

– Нет, – проронил этот человек, – присядьте сюда. Я люблю темноту. И тишину. Как был убит Скотницкий?

– Во время мятежа.

– Сербов?

– Да.

– Каким именно образом?

– Снайпер. Он не мучился...

Человек, присевший за круглый обеденный стол напротив фон Чернина, помолчал.

– А стоило бы помучиться... – сказал он, – подставил нас всех.

– Послушайте, я...

– Это русские.

– Что? – не понял фон Чернин.

– Русские. Русские убили пана Скотницкого и подняли мятеж. Сербы давно выполняют распоряжения русских. Где-то протекает.

– Простите?

– Где-то протекает. У вас или у британцев. У вас крот.

Граф фон Чернин не знал, как прокомментировать услышанное.

– Вы из ХауптКундшафтШтелле? Вы поняли, что я сказал?

– Я министр иностранных дел австрийского правительства, и прошу...

– Просить будете у себя в Австрии, – проворчал человек. – Нашли, кого послать. Кто сейчас за пана Скотницкого?

– Как вы смеете... – граф разозлился. Ему хамили в лицо.

– Смею. С вами нельзя работать. Вы ищете территориальные приобретения, но при этом даже не озаботились для начала навести порядок у себя. Русские проникли в вашу разведку, они сорвали план еще до его начала, а вы ничего не знаете об этом. Кто сейчас назначен вместо пана Скотницкого? – повторил собеседник.

– Еще не решено, – раздраженно произнес фон Чернин. Он все-таки аристократ в девятнадцатом поколении и не должен выслушивать подобное от хама.

А место Добеля и в самом деле не было занято. Это в условиях фактически ведущейся войны за Польшу! В числе прочих особенностей австро-венгерской монархии значилась крайняя коррумпированность и решение кадровых вопросов в результате длительного закулисного торга. Но и тут имелись свои особенности. Если в обычных странах коррупционный механизм предусматривал использование денег, то есть должность тупо покупалась-продавалась за деньги прямо сейчас, или за обещание «отстегивать наверх», или и за то, и за другое сразу, то в Австро-Венгрии презирали деньги. В Вене было слишком много денег. В начале века здесь говорили: «Если хочешь получить должность, придумай, как понравиться Шраат». Екатерина (Катарина) Шраат, актриса (по другим данным, акушерка) и любовница престарелого императора Франца-Йосифа длительное время держала в своих руках всю кадровую политику государства. Мало что изменилось и сейчас. Студенты – а здесь многие учились до тридцати—тридцати пяти лет – подрабатывали жиголо или «сахарными мальчиками», получали за это деньги, а престарелые мужеложцы брали на работу своих любовников. Про студенток и говорить нечего. Министры открыто делали своим любовницам карьеру в Венской опере. Стоило кому-то получить министерство – он сразу устраивал судьбу всех своих родственников, принимая их в свое министерство, а когда это запретили – стали принимать в чужие по принципу «рука руку моет». Должность главы иностранного отдела ХКШ была не «денежной», здесь не было перспективы значительных взяток, и ее должен был занять кадровый разведчик, но глава иностранного отдела по должности был чрезвычайно осведомленным человеком и имел хорошие шансы продвинуться выше и занять место самого главы ХКШ. Смерть Добеля, если вдуматься, была многим выгодна, потому что на мертвого очень легко свалить все неудачи. Это и сделали, и едва над могилой полковника Добеля отгремели револьверные залпы (на похоронах офицера такого ранга салютовали из револьверов) – как сразу несколько кланов вступили в ожесточенную борьбу за освободившееся место. Постепенно отсеивались слабейшие, но претендентов все еще было многовато, и борьба продолжалась, а место главы иностранного отдела ХКШ оставалось до сих пор вакантным.

– Плохо, что не решено. С чем вы прибыли?

– С посланием.

– И где же оно?

Граф фон Чернин улыбнулся, показал на свою голову.

– Здесь. Оно – здесь. Я приехал, чтобы передать послание Борису Первому, но перед этим мне следовало поговорить с вами. Борис Первый должен покинуть Речь Посполитую и отправиться в изгнание. Только так можно что-то спасти.

– От кого это послание? – спросил человек из темноты.

– От пана Скотницкого.

– Скотницкий мертв.

– И от меня.

– Вот как? – с иронией произнес человек из темноты.

– Именно так. Некто из Лондона просил передать вам привет. И сказать: Ave mater dei...

– Кто этот человек?

– Монах.

Человек в темноте пошевелился.

– Это другое дело...

– Надо ехать, – сказал фон Чернин, – к утру мы должны выехать. Мы думаем, что русские собираются что-то предпринять. Где сейчас Калановский?

Мусницкий усмехнулся:

– Во дворце, где же. Там, где и Борис.

В голосе проскользнуло омерзение. Понятно...

– Он поможет нам уговорить Бориса?

– Еще бы... Он умирает от страха, они все там давно смазали лыжи. Калановский недавно хотел бежать один, да не убежал далеко.

– Надо уходить. Вместе, это приказ. У меня три дипломатические машины, нас нигде не посмеют остановить. Все согласовано.

Человек в темноте помолчал.

– В этом-то и трагедия Польши, экселенц.

– В чем же?

– В том, что храбрейшими из храбрых руководят гнуснейшие из гнусных[75].

Несколько суток назад в Средиземное море вошло относительно небольшое, длиной примерно шестьдесят метров и дедвейтом примерно двадцать тысяч тонн, судно под названием «Леди залива». Портом его приписки была Гавана, довольно распространенный порт приписки среди флота североамериканских буровых компаний, потому что кубинский флаг предусматривал куда меньше налогов, чем североамериканский. Правда, кубинский флаг не слишком-то защищал от посягательств, как это мог сделать флаг Североамериканских Соединенных Штатов, но зачем посягать на мирное буровое судно, что такого с него можно взять? Тем более что Средиземное море – одно из самых цивилизованных на планете, здесь нет никакого морского разбоя, разве что слишком много флотов, на столь небольшой участок водной глади. Считайте – русский флот, итальянский флот с его претензиями на mare nostrum и ведущий себя довольно нагло, австро-венгерский флот и небольшая эскадра флота Священной Римской Империи Германской Нации. Это не считая танкеров, которые идут из Персидского залива к потребителям, контейнеровозов и прочего, это не считая железнодорожных паромов между африканским и европейским континентами, курсирующих чуть ли не цепочкой друг за другом. У побережья Триполитании была нефть, искали нефть и в Марокко, кроме того, здесь шли специализированные корабли для разведки и бурения на морском шельфе в Персидский залив и к побережью Африки... так что «Леди залива» вполне вписалась в этот до предела оживленный трафик, и никто на нее не обращал ни малейшего внимания.