Ровно за месяц до похода на Псков Новгородского князя Александра, Строган вывел отряд в количестве пятидесяти трёх человек в окрестности города к своей заимке, где в настоящее время располагается деревушка Поддубье, дабы оттуда двинуться к устью речки Луга. В дальнейшем, маршрут пролегал к реке Плюсса, где уже можно было начать сбор дани, затем к Желче, и так до самой Ремды. Пергамент карты пестрел населёнными пунктами с рисунками куниц, соболей и белок. Над рисунком и склонились боярин с воеводой, спрятавшись от внезапно наскочившей вьюги за толстыми стенами избушки, поставленной на сваях.
— Скажи мне, Семён, что у вас с Ростиславом произошло? — стал выспрашивать Строган у воеводы, — ты ж с ним с давних пор, по Новгороду тебя помню, когда Михаил своего сынка двухлетнего с собой привёз.*
(Князь Михаил в 1228 г., встав на сторону Владимира Рюриковича киевского против Даниила Романовича галицкого, отправился в поход на Каменец, а после неудачной осады этого города и заключения мира, через Брынь уехал с младенцем-сыном Ростиславом в Новгород, в 1229 г.)*
— Понимаешь, не по пути мне с ним. Нет у него Родины, не чует он землю нашу. Степняки его княжество разорили, а он, вместо того, чтобы людей сплотить, да силу крепить, на запад подался.
— Значит, — Строган стал сворачивать карту, — князей ты не любишь?
— Нет! В горе и в радости, князь людям своим служить должен, а не искать где сытнее и теплее. Умом разумею, что сопляк он ещё, но если в отрочестве любви к Отчизне не привили, толку с него для Чернигова не будет.
— Я тож князей не жалую. Видишь, кое в чём мы с тобою схожи.
— Ой, ли?
В этот момент заскрипела открывающаяся входная дверь, медвежья шкура, висевшая над порогом, колыхнулась и, в избушку зашёл Домаш Твердиславич, решивший совместить приятное с полезным во время похода — то есть, поохотится на лося.
— Шушукаетесь? — Заявил Домаш с порога.
— Ага, — ответил Строган, — Лучше б тебя в том лесу волки загрызли, — подумал про себя боярин, а вслух произнёс другое: Ну как, догнал подранка?
— А то? Сазон с братом, тушу на волокуше тянут. Сейчас свежатинки поснедаем.
Охота Твердиславича чуть не стала помехой шпиону Пахома Ильича, шедшему параллельно с войском Строгана. В жизни бы Домаш не смог бы догнать лося в густом лесу, кабы сохатый не учуял человеческий запах на пути его бегства. Зверь отвернул в сторону, провалился в сугроб, а когда пытался вылезти, метко пущенная сулица лишила его жизни. Новгородцы шпиона не обнаружили, а неприметный мужичок, одетый в белый балахон поверх добротного овчинного тулупа, ватных штанов и непромокаемых высоких сапог на меху, потихоньку отполз в сторону, встал на лыжи и поспешил к ближайшему селению, где его дожидалась верная лошадка. В Плюссах, как и во многих последующих деревнях, Строгана ждало полное разочарование. Задолго до подхода сборщиков дани, местные жители исчезали, прихватив всё ценное, оставляя в деревнях только стариков, которые рассказывая о страшной болезни, непременно указывали на огромные следы от костра, где якобы сгорели умершие больные.
Платить дань никто не хотел. Ещё в давние времена, люди старались спрятаться от мытарей в лесных схронах. В наказание, деревни беспощадно подвергались сожжению, но в этот раз, новгородцы столкнулись с повальным мором. Это было нечто новое, страшное, а посему опасное для своего здоровья. Единственные союзники, на которых могли опереться сборщики дани — старосты, в этот раз сами бойкотировали фискальные мероприятия. И делали они это не со страха, а благодаря тонкой и очень расчетливой политики, проведённой Пахомом Ильичом совместно с Кипеньским старостой Железняком. Невдомёк было Строгану, что ещё летом, в Гостилицах был проведён сход всех представителей водьских старейшин, который принял решение: Новгороду дани не платить, а свозить определённое количество своих товаров в новую крепость у устья Невы, где за него, получать пусть невысокую, но зато заранее оговоренную оплату вместе с грамотой, что подати сданы исправно. На этой декларации стояли две печати. Одна из них принадлежала Пахому Ильичу, а вторая — доверенному лицу новгородского князя Александра, Якову Полочанину. Прибыль от продажи полученных товаров с лихвой компенсировала положенный процент в княжью казну, долю посреднику, а так же пополняла звонким серебром обитые железом сундуки узкого круга новгородских бояр. Сам князь Александр в экономические дебри не лез, и когда давал согласие на сбор дани Строгану, то душой не кривил. А если и умолчал чего, то только по простоте своей, о войске своём заботясь.
Единственный угол, который надо было грамотно обойти — это как объяснить старостам, что надо прятаться и разыгрывать спектакль. С этой задачей превосходно справился младший сын Железняка. С его слов отряд Строгана был описан как банда грабителей. Хотите ждать помощи — придёт, но только уже поздно будет. Посему, надо хитрить и делать всё, что говорят умные люди. Многие старосты поступили правильно. В результате чего и себя спасли и добро деревенское. Но нашлись и сомневающиеся. Благо, таких были единицы. Озверевший от неудачного похода Строган, выгреб их скотницы подчистую. Не спас и пергамент, с важным видом преподнесенный старостой разорённой деревни. Боярин бросил его в огонь, даже не читая, а зря.
Спустя две недели, после оставления сгоревшей деревеньки на озере Долгом, новгородцы вышли к Низовицам, расположенным в десяти верстах от Чудского озера, оставляя болота Чистого мха и реку Желчу слева от себя. Здесь заканчивались границы земель, с которых Строгану разрешалось собирать дань. Пополнения отряда за счёт местных жителей не произошло, пришлось изменять планы. Дальше, следуя по льду Желчи можно было выйти к погосту Ремда, но там начинались Орденские земли. В Низовицах боярина ждала первая удача за весь убыточный поход. Охотники не успели попрятать приготовленные на продажу шкурки, вследствие того, что были на промысле, а весть о разорении соседей не дошла по вине непогоды.
Семён грамотно обложил пять дворов своим конным отрядом, согнал женщин, стариков и детей в один дом, а Строган в это время дал команду выносить всё более-менее ценное добро на улицу. Целых два возка сумели наполнить одними шкурками. Ещё один продовольствием, но боярину показалось этого мало.
— Вытаскивайте всех женщин и детей! Продадим в Новгороде. Деревню сжечь!
— Не позволю, — возразил Домаш, — Нельзя людей трогать, они уплатили данью с лихвой.
— Да? А дюжина погостов, — брызжа слюной, завопил Наездинич, — С которых я ничего не получил? Они заплатят за них!
