Ознакомительная версия.
— Погоди, я что-то запутался… — Молодой рыцарь удивленно хлопал глазами. — Так ты не провозглашал на ристалище, что твоя дама сердца — прекраснейшая из женщин?
— Подобными вещами я не занимаюсь.
— Хм… Странные у тебя понятия об отношениях благородного мужчины с благородной женщиной. Впрочем, я рад. Если то, что ты говоришь, правда, драться нам с тобой завтра ни к чему.
— Я тоже так думаю, — пожал плечами Бурцев.
— И все же, позволено ли мне будет узнать, кто является твоей дамой сердца?
— Аделаида. Агделайда Краковская.
— Как?! Та самая?!
— Да, та самая.
Вольфганг недоуменно мотнул головой:
— Тогда я вообще ничего не понимаю, Вацлав! Выходит, ты сражался с рыцарем, который и без того считает Агделайду красивейшей из женщин?
— Ну да.
— А зачем?
— Хм… Вообще-то, девушка, которую Фридрих фон Берберг выбрал в дамы сердца, — моя жена.
— Вот как? Дама сердца и жена в одном лице! Любопытно… Раньше я не верил, что такое бывает. Ну, а все-таки что же стало причиной вашего с фон Бербергом поединка?
— Я же тебе немецким языком объясняю: этот негодяй объявил дамой сердца мою законную супругу.
— Ну и что?
Изумление Вольфганга росло как на дрожжах. А Бурцеву все труднее было формулировать свои мысли. В голове уже вовсю гудел хмельной ветер. Коварное, блин, это рейнское. Вроде компот компотом, градуса не чувствуется, а не заметишь, как наклюкаешься. Ладно, перейдем на конкретику.
— Вот если я, к примеру, уведу твою Ядвигу, Вольфганг… Ты что же, будешь просто смотреть нам вслед и радоваться?
— Если ты покусишься на мою даму сердца вопреки ее воле, я без промедления встану на ее защиту, и горе тебе, тайный рыцарь Вацлав. Но коль уж она сама пойдет с тобой…
— Что тогда? — заинтересованно спросил Бурцев.
— Ничего. Разве имею я право препятствовать желаниям своей возлюбленной? Нет у меня такого права! Я распахну свое сердце для благородной печали и возвышающих истинного рыцаря страданий, но ни словом, ни взглядом не попрекну Ядвигу.
Нет, это уже даже не донкихотство! Мазохизм какой-то! Любовное самоедство, блин…
Бурцев был озадачен не на шутку. Долго думал, как бы этак поделикатнее сформулировать следующий вопрос. Так и не придумал. А хотелось бы определенности в подобных вещах… В конце концов он махнул рукой на приличия, спросил прямо в лоб:
— Но ведь если ты, Вольфганг, нам никак и ничем не воспрепятствуешь, то в итоге не ты, а я затащу красавицу Ядвигу в свою постель.
— Не смей так грубо выражаться о моей даме сердца, Вацлав!
Левая рука немца уже лихорадочно шарила в поисках меча.
— Молчу-молчу. Прости, дружище, и успокойся. Я просто имел в виду…
— Я понял, что ты имел в виду. Но воистину странно звучат твои слова. Каждый рыцарь знает: суть служения даме сердца заключается не в тайной надежде обладать ею, а в чистой и непорочной любви, чуждой плотским утехам. Прекрасная дама может быть женой другого. Она может иметь десяток любовников или два десятка детей, но ее образ по-прежнему будет вдохновлять истинного рыцаря на величайшие подвиги.
Бр-р-р! Не одна Аделаида, выходит, рехнулась тут на почве рыцарских романов.
— Да, кстати о подвигах!
Благородный Вольфганг фон Барнхельм встрепенулся. Еще раз звучно икнул. Срыгнул. Затем без стеснения пустил газы. Ох, не впрок пошло бедолаге хваленое рейнское. Нельзя же вливать в себя столько, да на голодный желудок! А потом еще и вести возвышенные речи о большой и чистой любви.
— А что подвиги?
— Ты ведь, Вацлав, до сих пор не рассказал, каким образом одержал славную победу над фон Бербергом. Ясь говорит, будто вы отказались от турнирного оружия мира. Выходит, ты бился с вестфальцем насмерть? И одолел его, несмотря на помощь демонов ада?! А как он принял смерть? От копья или меча? Конным или пешим? Достойно рыцаря или моля о пощаде?
— Вообще-то, насколько мне известно, фон Берберг выжил…
— О, как благородно с твоей стороны! Ну, рассказывай, рассказывай же!
Глаза Вольфганга горели. Рейнец устроился поудобнее на покрытой тряпками соломе, закутался в одеяло, прислонился спиной к высокому борту саней. Кажется, рыцарь приготовился слушать, как минимум, эпическую балладу о величайшем сражении всех времен и народов. Увы, Бурцеву порадовать собеседника было нечем. Он ответил просто и коротко:
— Я дал ему в морду.
Лицо фон Барнхельма вытянулось
— Копьем? Мечом? Секирой? — с надеждой спросил он.
— Нет. Вот этим, — Бурцев сжал кулак в латной рукавице.
Вольфганг поморщился:
— Ну и вульгарность! Вы что же, дрались, подобно трактирной швали, без оружия?
— Почему же, сначала бились на мечах. Ну, а потом… Так уж вышло, Вольфганг. Клинок у меня сломался.
Бурцев виновато развел руками.
— Жаль, — печально и разочарованно произнес германец. — Сразить противника ударом кулака — это совсем не романтично. Такую победу никогда не воспоют миннезингеры. Но с другой стороны… Возможно, Фридрих фон Берберг и не заслуживает чести пасть от рыцарского меча или копья.
Бурцев промолчал. Лично он предпочел бы, чтобы вестфалец в сегодняшней драке напоролся на остро заточенную сталь.
— И знаешь, что я сейчас подумал? — Рейнец продолжал старательно морщить лоб и ворочать заплетающимся языком. — Наверняка ведь переломить твой клинок фон Бербергу тоже помогли силы ада. Поверь, уж мне-то известно: боевые мечи так просто не ломаются. Да, между прочим… Негоже благородному рыцарю ходить без оружия. Возьми-ка вот меч Яся — дарю от чистого сердца. В знак признательности за твою победу над моим… над нашим общим врагом.
Щедрый подарок! И главное — своевременный! Отказываться Бурцев не стал — не дурак. Без меча сейчас ему разгуливать — действительно последнее дело.
Клинок оруженосца Вольфганга лежал в неказистых деревянных ножнах. Меч оказался груб, прост, короток — гораздо короче тяжелых рыцарских тесаков — и совершенно не обременен украшениями. Но при этом совсем неплох: добротная сталь, хорошая заточка, великолепная балансировка…
— Ну, спасибо, Вольфганг! А Ясь-то твой не обидится?
— С чего ему обижаться? Меч этот я добыл в честном поединке с прусскими язычниками. А Яське отдал, чтоб на поясе носил для красоты и важности. Но сколько ни бился — научить его владеть клинком так и не смог. Ясь ведь сызмальства приучен к секире. Вон она — под салями лежит.
Рыцарь небрежным кивком указал меж салазок. Оттуда — из вороха грязного тряпья — в самом деле торчала толстая рукоять здоровенного боевого топора.
— В общем, без надобности нам нынче этот меч. И на торжище не выручишь за него много. Так что спокойно забирай клинок себе и владей им.
Ознакомительная версия.
