Ознакомительная версия.
- Не университет, а профессора университета. Университет ничего своего не имеет, - проворчал Млад.
- Ничего, профессора не обеднеют! Я попытаюсь перевести дело в княжий суд. И двухнедельный срок мы пересмотрим. Младик, все это не стоит выеденного яйца! Это совершенно голословное обвинение! Это сделали нарочно, нарочно!
- Зачем, интересно? - Млад вскинул на нее глаза. - Чего они добьются? Ну, объявят меня убийцей, и что? Из мести, что ли?
- Ну… Ну и из мести… - неуверенно ответила Дана.
- Никто из них такой ерундой заниматься не станет. И месть что-то сомнительная. Университет виру заплатит, сама говоришь. Суду докладчиков Новгород не верит. В поруб [13] меня никто не посадит, в Волхове никто не утопит. Зачем?
- Ну… запятнать тебя хотят. Как волхва…
- Да ерунда! Я волхв-гадатель, к моим ученикам это не имеет никакого отношения. Любой шаман скажет, что исход пересотворения не известен никому и ни от кого не зависит. Это и как шамана меня не запятнает! Это, разве что, может лишить меня учеников на несколько лет. Но им-то это зачем? По сути, они всего лишь на бумаге запишут, что у меня умер ученик. И больше ничего!
- А деньги, Младик? Деньги?
- А что деньги? Вдове я бы и так денег дал, и по профессорам собирать не надо было бы… А суд получит на десять человек такие крохи, что в сторону моих денег и не посмотрит.
- Да я сам на этот суд приду и расскажу, что их Миша был просто трус! - Ширяй неожиданно стукнул кулаком по столу.
- Не смей так говорить! - Млад приподнялся, но упал обратно. - Это не так! Он не побоялся начать пересотворение, он… Не смей осуждать его. Он распорядился своей жизнью, а не чужой. И… он не может тебе ответить, понимаешь?
- Да он бы мне не ответил, если бы и мог! - Ширяй скривил губы.
- Слушай, ты, гордый и свободолюбивый русич… - Млад сжал зубы. - Замолчи. Или я тебе за него отвечу. Когда встану.
- Очень я испугался! - хмыкнул Ширяй.
- Ты слушай, что тебе учитель говорит! - повернулась к парню Дана. - А не груби! Не испугался он!
- Мы с Млад Мстиславичем сами разберемся! - фыркнул Ширяй.
- Ширяй, - Млад вздохнул, - на самом деле, не груби.
- Давайте лучше обедать, - Добробой взгромоздил на стол горшок борща. - Млад Мстиславичу надо поесть, что он там позавтракал - кошкины слезы…
- Правда, Младик. Теперь тебе надо много есть.
- Можно я сам? - Млад умоляюще посмотрел на Дану.
- Нет, нельзя.
Через двое суток Млад чувствовал бесконечную усталость: от боли, от неподвижности, от беспомощности, от ночной бессонницы. И частенько думал: а если бы он заранее знал, чем обернется для него это жалкое выступление против Михаила-Архангела, - хватило бы ему смелости поступить так же? Очень хотелось верить, что хватило бы.
Ширяй и Добробой, как только рассвело, отправились в Сычёвку, Дана ушла на занятия, а Млад пытался уснуть, пока ничто его не тревожило. Почему-то именно ночью его глодали тяжелые мысли: и о Мише, и о собственной несостоятельности, и о предстоящем суде. Днем эти мысли исчезали или, по крайней мере, не были столь навязчивы. После мучительных перевязок боль успокаивалась и часов пять-шесть оставалась терпимой, - во всяком случае, позволяла уснуть. И хотя Дана жаловалась, что от нее за версту пахнет этой мерзостной мазью, но перевязывала Млада трижды в день.
Он начал дремать, когда дверь отворилась без стука и удивительно знакомый голос спросил:
- Дома хозяева?
Млад распахнул глаза, сон слетел с него в одну секунду: на пороге стоял его отец - в лисьем полушубке мехом наружу, с пушистой шапкой на голове, в меховых сапогах. Почему-то отец всегда казался ему выше ростом, и шире в плечах, и моложе, чем был на самом деле. Впрочем, он действительно выглядел моложе своих лет, никто бы не назвал Мстислава-Вспомощника стариком, ему было немного за шестьдесят.
- Хозяева лежат здесь… - ответил он с улыбкой.
Отец снял шапку, отряхнул сапоги друг о друга и прошел в дом, расстегивая полушубок.
- Здорово, сын.
- Здорово, бать. Ты б разделся, у нас жарко.
- Это я по привычке. К больному приходишь - сначала взглянуть, а уж потом…
- Да ты никак к больному приехал? А я думал…
- К больному, к больному, - отец кинул полушубок на стол. - Вчера мимо нас в Ладогу ехал один мой товарищ, он и рассказал, что ты сверху упал и сильно обжегся, а тебя обвиняют в смерти ученика и тащат в суд.
- Быстро до вас наши слухи доходят, - усмехнулся Млад.
- Это из-за войны. Сейчас часто в Ладогу гонцы едут, каждый день почти. Один из них моим бывшим больным оказался. А у него в университете сын учится, и на твоем факультете. Так что ничего странного, что он ко мне заехал.
- И ты все бросил и помчался ко мне? - удивился Млад.
- Знаешь, Лютик… Неспокойно мне почему-то было. И без того неспокойно было, а после его рассказа я и вовсе голову потерял. До вечера промаялся, а потом плюнул, запряг сани и поехал. Маме я не сказал ничего.
- Да со мной все в порядке, бать. Здесь врачей - пруд пруди.
- Может быть. Но пока я тебя не посмотрю, в это не поверю. Врачи - врачами, а я волхв-целитель. Неужели собственного сына на ноги не поставлю? И выглядишь ты плохо. Болят ожоги-то?
- Болят. Говорят, долго еще болеть будут.
- Это мы поправим. Я и травы привез, и мази. Да и без них кое-что могу. Давай-ка размотаем тряпки-то…
Млад сморщился:
- Только что перевязывали, двух часов не прошло. Давай лучше попьем чайку. Расскажешь мне, как вы живете.
- Нет уж, - отец улыбнулся, - это ты мне расскажешь, как такое с тобой случилось. И после того, как я сам тебя перевяжу. И не хнычь.
Отец разматывал повязки ловко и быстро, рука у него была твердая: он сорвал пропитанную мазью салфетку за две секунды, Млад даже не успел испугаться и опоздал закричать, но на глаза навернулись слезы и крупными частыми каплями потекли по щекам.
- Ничего, ничего… - кивнул отец, хлопая его по коленке, - так лучше. Я знаю.
Он долго разглядывал мокрый ожог с лопнувшими волдырями, пожимал плечами и даже пригибался, почти вплотную поднося больную руку к носу. Как вдруг лицо его изменилось. Он нагнулся и поднял желтую от сукровицы салфетку, которую до этого отбросил на пол. Смотрел на нее, нюхал, скреб пальцем, а потом спросил, коротко и зло:
- Кто тебя перевязывает?
- Дана… - недоуменно и обиженно ответил Млад.
- Дана? - брови отца поползли вверх. - Ты же говорил что-то про врачей?
- Ну да… они тоже иногда приходят. Но Дана перевязывает меня три раза в день… Чтоб легче было. От мази всегда легче.
- Еще бы… - проворчал отец и встал, осторожно положив руку Млада на приготовленное полотенце. - И кто же дал ей эту мазь?
Ознакомительная версия.
