Добрый доктор поверил в мою искренность – ну не чудак? — и с охотой ответил на два моих вопроса: «Когда?» и «На чём?» Как только он, доктор, закончит сборы. На поезде. Это хорошо, что гражданская авиация у них пока в загоне. На поезде и ехать дольше, и сбежать из вагона легче. А вы думали, я всерьёз мечтаю переселиться из одной психушки в другую?
Который день под моим временным домом стучат колёса. Который день усыпляю я бдительность алчных санитаров – не задаром же они согласились сопровождать нас в Петроград? Вроде и усыпил, вроде и бежать можно. Вопрос: когда и куда? А как увидел за окошком надпись «Гуляй-Поле» так сразу понял: сейчас и туда! Я ведь по Махно дипломную работу писал.
Как тронулись, так сразу запросился в туалет. Психу отказать в такой просьбе нельзя, псих он и под себя наделать может. Как оказался в туалете, так сразу открыл окно и полез на волю. Поезд ещё не разогнался, но всё одно прыгать пришлось на ходу. Приложился о землю основательно, но руки, ноги, голову, и, надеюсь, потроха исхитрился от порчи уберечь. Покинутый мной поезд ещё отстукивал «Пока!» на выходной стрелке, а я уже был занят поисками батькиных опричников. Долго маяться не пришлось. И вот я уже в бричке со всеми удобствами (бланш под левым глазом, руки связаны и два бугая используют меня в качестве подставки под густо пахнущие гуталином сапоги) еду в гости к Махно.
С первого взгляда я батьке не глянулся. Обматерил моих сопровождающих и хочет вернуться в дом. А меня, стало быть, к стенке? Кричу ему прямо в спину:
— Сюда бы пулемёт приспособить – знатная бы тачанка получилась!
Тут же получаю прикладом под дых, падаю на колени, и, пригнувшись к земле, ловлю ртом насыщенный пылью воздух. Но слово моё до ушей Махно долетело. Обернулся, подошёл, спрашивает:
— Повтори, что сказал!
Кое-как разгибаюсь и, с трудом выдавливая слова, говорю:
— Если вон туда, — киваю на зад брички, — приладить пулемёт, то получится подвижная боевая единица огневой поддержки.
* * *
Поди, разбери, кто я при батьке? Любит Махно со мной поговорить «о текущем моменте». Об отдалённом будущем я с ним балакать не решаюсь. Хватит с меня доктора Вайнштейна. В самом Гуляйполе психлечебницы нет, только на небесах, а мне туда рано.
Сдаётся, что батька не очень-то мне и доверяет. Я для него человек пришлый, притом не пойми откуда. Хотя к советам прислушивается. Тут я тоже осторожен. В технические и земледельческие вопросы глубоко не лезу – не моя тема. Остаюсь в рамках тех знаний, которые приобрёл, готовя дипломную работу. А вот по анархизму философствуем вдоль и поперёк – моя тема. И по сути этой разновидности политической философии, и по семи базовым принципам анархизма, и по всем его направлениям. Но чаще всего обсуждаем уже помянутый текущий момент.
Я больше пророчествами не занимаюсь. Вот если бы заглянуть в головы моим столетним знакомцам, а так… Советы даю осторожные, без острых углов. С Директорией лучше не связываться, с ней, поди, воевать придётся. Киевская власть без Питера не прокукарекает, а там ребята себе на уме, с ними ни в какие контры вступать не стоит, но и с лобызаниями тоже следует погодить: пусть первыми к нам интерес проявят. Короче, занимаюсь сплошным словоблудием: оно и для имиджа полезно, и здоровью не вредит. На батькиных посиделках я присутствовать обязан, впрочем, это даже интересно. Если бы ещё самогон пить не заставляли – совсем бы классно было.
Нынче заслушали московского гостя. А чего они, собственно, хотели? Чтобы власть рядом с собой неподконтрольные военные формирования терпела? Да и справедливости ради надо сказать, что большевики и эсеры декрету «О роспуске всех незаконных военных формирований» сначала сами подчинились: распустили и боевые группы, и рабочие дружины, и даже Красную Гвардию. Да и наказание для неслухов у новой власти пока что весьма даже мягкое: кто пулю не получил – а нечего затвором лязгать! — тех гонят на штрафные работы. Может, потому нет пока гражданской войны и красного террора нет, и фронты хоть и не наступают, но стоят же! Тут без ребят из будущего точно не обошлось. Вот только долго ли это благолепие продлиться? Ребят-то всего трое, много – четверо, а Россия большая. И слышал я, что и погромы идут, и усадьбы жгут и стреляют друг в друга. Так что, может статься, сорвёт у страны крышу, как в тот раз, и пойдёт гулять по России молотьба кровавая. Мне же желательно быть в это время где подальше.
Сегодня в «резиденции» собрались все главные батькины командиры да советчики. Вон Федька Щусь – моряк с печки бряк. Это я к тому, что погнали его большевики и эсеры с флота, только сначала помахать лопатой вдоволь заставили. Он за это на них весьма обижен. Сёма Каретников. Типичный мужик: степенный, рассудительный, но и себе на уме. Этот больше всех к новой власти тяготеет. Лёвка Задов (Лев Николаевич Зиньковский). У Махно совсем недавно, а уже руководит здешней контрразведкой. И чего это евреев так в чекисты тянет? Ещё один еврей, Иудушка Рощин (Иуда Соломонович Гроссман). Прибыл в Гуляйполе из Питера, после того, как по приказу властей добровольно распустил подчинённые ему отряды «Чёрное знамя». Аршинов, сегодняшний бенефициант. Ума не еврейского, потому попробовал брыкаться, был властью бит, но под поручительство Кропоткина отпущен, прибежал к батьке раны зализывать. Главный батькин советчик Волин (Всеволод Михайлович Эйхенбаум). Косит на меня из-за очков – ревнует к батьке, сволочь, хотя я при нём стараюсь вести себя тише воды, ниже травы: не злых надо бояться – умных.
Зовут за стол. Без охоты выбираюсь из своего угла, сажусь на лавку, подставляю стакан. Серьёзная часть разговора окончена, сейчас начнут анекдоты травить. Ну вот, опять про Савинкова. Тут я что-то не пойму: как стал Борис Викторович в этом времени заместо Чапаева?
МихаилМаша из-за этих анекдотов про Савинкова крепко на Кравченко обижена, справедливо полагая, что это он способствует их распространению. От себя добавлю: он же их, верно, и сочиняет, или даёт на это заказ. Ради жены делаю вид, что мне эти анекдоты тоже не по нутру, впрочем, отчасти так оно и есть. А Львов молодец! Дал слово, что не уйдёт Савинков из жизни героем, и слово своё сдержал. Где и как он его замочил, не знаю, но замочил точно, хотя я его про это не спрашивал. Труп, скорее всего, растворил в серной кислоте, а про убиенного пустил через знакомую газетёнку слух, что сбежал тот за границу, чуть ли не в Аргентину.
Потом в той же газетёнке стали появляться заметки о похождениях бывшего террориста № 1 на далёком континенте – одно нелепее другого. Потом газетёнка умолкла, но слухи уже ушли в народный фольклор и вернулись оттуда в виде анекдотов, порой очень даже смешных. Машу можно понять: и Савинков для неё хоть и бывший, но соратник, и на партию брызги от плевков летят. Главное, чтобы она никогда не узнала, что я к этому тоже руку приложил, а с Кравченко я её помирю.
