Выдающийся русский медик-психиатр, невропатолог, физиолог, психолог, и прочая, и прочая Владимир Михайлович Бехтерев, увидев на пороге своего кабинета в возглавляемом им Петроградском психоневрологическом институте давнего приятеля и ученика Порфирия Карловича Вайнштейна, был несколько удивлён. Не тем, разумеется, что увидел, — как-никак сам пригласил на работу – а тем, как тот выглядел: будто не в столицу приехал из Тмутаракани, а как раз наоборот.
— Отчего невесел, Порфирий? — спросил Бехтерев, обнимая Вайнштейна. — И где твой подопечный?
— Оттого и невесел, Владимир Михайлович, что сбежал от меня подопечный-то, — невесело усмехнулся Вайнштейн.
— Как сбежал? — удивился Бехтерев. — А санитары?
Вайнштейн только рукой махнул.
— Всех обманул, шельма. На ходу через окошко в туалете выпрыгнул.
— И не разбился, на ходу-то?
— Мы только от станции отъехали, скорость ещё набрать не успели, а когда хватились, было уже поздно. Потом вернулись с ближней станции, но Слепакова так и не нашли. Нам сказали, что его увезли с собой какие-то махновцы: то ли бандиты, то ли власть местная, но люди опасные. Я решил не связываться, отпустил санитаров, а сам сюда.
— Занятная история, — покачал головой Бехтерев. — Ладно, бог с ним, с этим Слепаковым, главное, что сам в целости остался!
* * *
Постановление ВЦИК: «Образовать при Совете Народных Комиссаров Наркомат по делам здравоохранения и социального призрения. Наркомом здравоохранения и социального призрения назначить товарища Семашко Николая Александровича».
МихаилПо случаю назначения нового наркома, пили чай у нас в гостиной. О том, что Маша является ярой противницей употребления алкоголя, знали все, кому следовало, потому даже Сталин не рискнул принести с собой бутылку. Кроме него, в гостиной собрались: Ленин с Крупской, Дзержинский, который с недавнего времени обосновался в Комендантском доме, Александрович, Васич, один – Ольга осталась с маленьким Глебом, — ещё несколько товарищей. Ежовых не было: Ёрш был в командировке, а Наташа без мужа прийти не решилась.
Было нескучно. Семашко, как украшение стола, старался всех развеселить и рассказывал курьёзные истории из врачебной практики, своей и своих знакомых.
— …Появился этот мужчина, как рассказывают, самым таинственным образом. После шторма нашли его на пляже местные рыбаки, обнажённым. Как он туда попал – непонятно, а сам он ничего вразумительно объяснить не мог, потому что вскоре после спасения тронулся умом, бедняга, после чего и оказался в местной психиатрической больнице. Наблюдавший его врач писал Бехтереву, что его новый пациент пытается пророчить, только без особого успеха. Например, начало нашего прошлогоднего наступления он предсказал, а с его исходом напутал…
Я обменялся с Васичем понимающим взглядом.
— …И вот, представляете, этот сумасшедший покинул поезд на ходу, через окно туалета. Говорят, он теперь у каких-то там махновцев.
Васич уходил последним, специально задержался, чтобы без помех переброситься нам в прихожей парой слов.
— Похоже, по нашим следам прибыл ещё один попаданец, — сказал он.
— Похоже, — кивнул я, — но как это могло произойти?
— А я знаю? — пожал Васич плечами. — Полагаю, надо нам этого психа отыскать – пусть всё расскажет сам.
— Надо, — согласился я. — Только боюсь, сделать это будет непросто. Думаешь, он случайно оказался у Махно?
— Чёрт! — воскликнул Васильевич, и тут же боязливо покосился в сторону зала: не услышала ли вскрик Маша? Потом заговорил уже на полтона ниже: – А ведь ты прав. Но тогда получается, что парень уже сориентировался в обстановке.
— А может, и про нас узнал, — добавил я.
— Да ну, — усомнился Васич, — откуда?
— Например, из газет. Наши рожи там теперь часто мелькают.
— Но тогда получается, что он должен был видеть нас ТАМ, — слегка осевшим голосом произнёс Васич.
— Получается, так, — согласился я. Ну да чего гадать-то? Ты стопудово прав: нам надо его непременно найти, поскольку он может быть для нас чрезвычайно опасен. Расскажи об этом Ольге… расскажи, расскажи, — постарался я рассеять появившееся на лице моего друга сомнение, — а я поставлю в известность Ерша.
ГлебПосле очередного заседания коллегии ВЧК у меня на квартире собрались все «посвящённые», кроме Ленина и Спиридоновой. В кабинете расположились одни мужики, поскольку Ольга, по своему обыкновению, наше сборище проигнорировала. Я смотрел на хмурые лица друзей и догадывался, что выгляжу не лучше. Причины тому были: весна образца 1918 стала для советской России не лучшим временем года. Колобродила деревня. Земельная реформа не поспевала за пустившимся во все тяжкие ещё с февраля 1917 года крестьянством. Случаи самозахвата помещичьей земли, дикие погромы усадьб и «образцовых хозяйств» зачастую со смертельным исходом для представителей обеих конфликтующих сторон прирастали, судя по сводкам, если не в геометрической (слава богу, этого нам удалось пока избежать), то в арифметической прогрессии точно.
— …эта «сказочная» деревенская жизнь скоро пойдёт на убыль, — вещал Ёрш, имея в виду старый анекдот: «Как живёшь?» – «Как в сказке!» – «Так хорошо?» – «Нет. Чем дальше – тем страшнее!» – Крестьянин зароется в землю, и ему станет не до погромов.
— Пашут уже практически везде, а обстановка мягче не становится, — усомнился в праведности слов Ерша Бокий. — Боюсь, пришло время более жёстких мер.
— Предлагаешь стрелять в народ? — спросил Ёрш.
— Не в народ, — поправил товарища Бокий, — а в тех, кто оказывает вооружённое сопротивление в ответ на законные требования властей. Кто мутит воду в крестьянском болоте? Кулаки! То бишь, мироеды. Если мы их немножко постреляем – хуже от этого не станет!
— Как хочется с тобой не согласиться, но, боюсь, придётся, — вздохнул Макарыч. — Одними уговорами и «трудовым фронтом» для наиболее упрямых мы уже точно не обойдёмся. Тут, главное, удержаться в рамках разумной достаточности, простите меня, друзья, за цинизм. Чем меньше мы прольём крови сейчас, пусть и вынужденно, тем здоровее будет новое российское общество, и тем меньше нам это впоследствии аукнется.
— Под «аукнется» ты имеешь в виду падение советского режима в ВАШЕМ мире? — уточнил Кравченко.
— Именно это, — кивнул Макарыч.
В разговоре возникла небольшая пауза, которую прервал Бокий:
— Я думаю, что много стрелять и не придётся. Во-первых, на нашей стороне сила. Во-вторых, почти все агитаторы уже добрались до мест. В-третьих, нам помогут фронтовики.
