— Вот и славно. А что до «всю жизнь», можем договориться. Сейчас время сложное, переходное. Как только всенародно избранная Дума власть возьмет да окрепнет, ей ваши революционные происки не страшны. Скажем так: через год после открытия первой думской сессии я сжигаю обязание, шесть доносов и личное дело агента Джугашвили. После этого любым словам цена — копейка.
— Обманете.
— Княжеским словом, знаете ли, не разбрасываются.
За невысоким лбом, увенчанным угольно-черными густыми волосами, забурлила мысль. Иосиф несколько раз сжал и ослабил кулаки, при этом левая рука двигалась чуть хуже.
— Ладно. Только два условия. Никто больше не знает, — Сталин кивнул на Лаврова. — Не надо больше приводить других. Второе. Я ничего не пишу. Надо — слушайте.
— Вы убедительны, Иосиф Виссарионович. Будем считать, что договорились. Расскажите теперь, как продвигается союз левых эсеров и большевиков, что в ближайшее время нам ждать от вас.
— Закурю, да? — Агент вытянул папиросу и, не дожидаясь разрешения, закурил. — На следующей неделе состоится объединительная конференция партии социалистов. Мы отказываемся от слов «социал-демократия», скомпрометированных меньшевиками сделкой с царизмом.
— А как же ваши разногласия по аграрному вопросу?
— Вах, решим после революции во внутрипартийной дискуссии.
— Но ведь революция уже состоялась, — подал голос штабс-капитан.
— Газеты читайте, господин полицейский. Мы считаем, что революция предана. Фабрики и заводы остались у капиталистов, земля у помещиков, трон у царя.
— То есть нужно еще одно восстание? — уточнил Туркестанов.
— Вы же не отдадите власть добровольно в руки трудящихся.
— Мы уже ее отдали. Вы все получили равные избирательные права. Дума решит, как стране жить дальше.
— Чепуха, — отмахнулся Сталин. — Деньги-то у вас. Обманом и посулами навяжете крестьянским избирателям депутатов из буржуев. Ничего не изменится. Пока власть не возьмут Советы, представляющие рабочих и крестьян, народ не получит свободу.
— Отставим общие рассуждения, мы не на митинге. Когда планируется восстание?
— Как только мы обеспечим свое большинство в Петросовете.
Генерал откинулся на стуле.
— Последний вопрос. В вашей объединенной партии есть три группы вождей — Спиридонова с эсерами, Троцкий с бывшими трудовиками и вы со Свердловым. Между собой за власть не передеретесь, ежели восстание победит?
— Там решим, — глухо ответил Сталин.
Оба контрразведчика поняли, что вопрос задел за живое. Товарищам по партии революционер доверял не больше, чем полиции.
— Чье ослабление выгодно лично вам? — не удержался Туркестанов.
— Троцкого, — без раздумий ответил грузин. — Потом Свердлова. Спиридонова психически нездорова после каторги. У нее нет будущего. Совсем нет. Троцкий и Свердлов на днях в Кронштадт собрались, к Центробалту в гости.
— Благодарю вас. — Генерал поднялся. — Как и договаривались, больше никто не будет посвящен. О следующей встрече вас уведомит господин Лавров.
— До свиданья, — буркнул Сталин тоном «чтобы вы сдохли».
— Дмитрий Владимирович, как вам сей субъект? — Князь раскурил трубку после ухода революционера. Полицейский подход «покурим вместе» для установления контакта здесь явно был не гож.
— Страшный человек. И вы дали слово уничтожить его досье? Его стоит опасаться лично. Горцы, кинжал, кровная месть.
— Я не кидаюсь словами и досье уничтожу. Как и его самого. Вы решительно правы. А нам придется срочно помогать социал-демократам и эсерам в удержании большинства в Петросовете.
— Так точно, Василий Георгиевич. — Штабс-капитан на секунду смешался, потом высказал наболевшее: — Отчего так уповают на выборы и Думу? Та же говорильня, что при прежнем Императоре. А эти чертовы Советы не распустились после Конституции и потом не разбегутся. Стало быть, рано или поздно нам их разгонять.
— Больно говорить, а только вы можете оказаться правы, штабс-капитан. И мы не сможем вывести штатских на поле у Тосно. Что у нас по Балтфлоту?
— Как всегда, брожения. Анархисты, будь они не ладны.
Князь пыхнул трубкой, пытаясь ухватить за хвост ускользающую мысль.
— Слабость наша в том, Василий Георгиевич, что, кроме как приказывать да наказывать, ничего не умеем. Вспомните сегодняшнего гостя. Как убежденно говорит, стервец! Пролетарии, помещики, капиталисты. А у нас даже «за веру, царя и отечество» нельзя крикнуть, ибо вера и царь православные, а ныне все церкви Конституцией уравнены. Что, армии и народу сказать больше нечего, кроме как «все на выборы в Государственную думу»?
Лавров встал, одернул легкий летний китель.
— В феврале балтийских разгильдяев от бунта удержал Макаров. Без должности, заурядный отставник на пенсионе, одним только авторитетом да умом мозги им вправил.
— Правильно! — Князь тоже поднялся. — В армии и на флоте должны быть такие люди, умеющие правильные слова за Отечество сказать и левых краснобаев переспорить. Непременно доложу Брусилову.
Однако до полемики между правительственными и левыми ораторами произошло одно событие, изрядно изменившее положение дел в столице и в Кронштадте. Рано поутру через два дня после встречи контрразведчиков со Сталиным эсминец «Дерзкий» отшвартовался у причала на Крестовском острове, принял компанию людей в партикулярном платье и взял курс на Котлин.
Короткий рейс боевого корабля не согласовывался с командованием Балтфлота. Революционный матрос Дыбенко предъявил вахтенному офицеру мандат, подписанный Центробалтом и Петросоветом о доставке группы товарищей на остров. Там они разбредутся по экипажам, объясняя матросам истинную правду о революции. В качестве главного довода Дыбенко показал мичману «маузер».
В просторном помещении склада за Петровской гаванью руководители объединенной социалистической партии устроились на совещание с моряками-анархистами. Много противоречий в марксистской и анархической программах, посему матросские авторитеты пожелали убедиться, что сухопутные революционеры не наболтают лишнего.
— Главное — враг у нас один, — стукнул кулаком по столу революционный матрос Железняк, опоясанный пулеметными лентами, хотя непонятно зачем; в качестве оружия на нем висел «маузер», рядовому моряку не положенный. — Это царское Временное правительство, капиталисты-эксплуататоры, офицеры и жиды!
Глянув на левых гостей, матрос Железняк понял, что с последним погорячился. Социалисты сделали вид, что ничего не заметили.
Продолжить политико-национальный обмен мнениями не удалось. Дверь склада распахнулась ударом, внутрь хлынули солдаты, столь непривычные в городе военных моряков. Почему охрана собрания их пропустила, спрашивать не пришлось, слишком много солдат.
— Митингуем, товарищи? Славное дело. Для укрепления боевого духа армии и флота, бесспорно, полезное. — Штабс-капитан Лавров протиснулся через пехоту к покрытому кумачом столу. — Правительство и Военное министерство решили всемерно поддержать ваши благие начинания.
Железняк и Дыбенко ухватились за рукоятки «маузеров», тщетно пытаясь увидеть сочувствие в лицах солдат — таких же рядовых Империи, как и они сами, только в пехотной форме.
— Железная дивизия, — шепнул Дыбенко, увидев нашивки.
Второй революционный матрос, фамилией созвучный названию соединения, ничего о ней не слышал и попробовал заголосить:
— Товарищи! Братья! Буржуазное правительство обманом вас заставляет поднимать оружие на таких же…
— Ма-алчать! — рявкнул унтер с двумя Георгиевскими крестами на груди. — Такой сволочи я не брат. Пока мы в Австрии кровь проливали, ты жировал, тыловая сука?! Ваше благородие, дозвольте его прямо на месте и к стенке. По законам военного времени.
— Отставить! Товарищи революционеры получают возможность на деле, а не словами доказать свою пользу Отечеству. Вы призывного возраста, стало быть, подлежите мобилизации и отправке на Дальневосточный фронт.
Социалисты замерли, осознав уровень подлости, явленной контрразведкой. Первым опомнился эсер Прош Прошьян:
— Возмутительно! Да и не подлежим мы призыву — сплошь каторжане.
— Спешу обрадовать. По высочайшему указу Его Императорского Величества осужденные прежним режимом революционеры признаны невиновными и несудимыми. Стало быть, служба в армии — ваше право и священный долг перед Отечеством.
— У меня туберкулез с каторги…
— В армии хорошие врачи. — Лавров повернул голову и выразительно глянул в еврейские глаза Яши Свердлова. — А в силу равенства наций право записи в армию ныне распространяется и на подданных иудейского происхождения, коих, как вижу, между социалистов изрядное число. Мазл тов, рекруты!
