– Еще такая просьба, – попросил я Фабрициуса, кивая на проштрафившегося дневального. – Придумайте этому товарищу какую-нибудь работу, чтобы проникся серьезностью момента.
– Слушшаюсь, – ответил Ян Фрицевич, а по тому взгляду, который бросил латыш на комполка, стало понятно, что работа парню предстоит трудная.
Мы уселись в машину. Симоненко за руль, я рядом, хотя в автомобиле без стекол предпочел бы сесть сзади, но там угнездился Виктор. Когда выехали, спросил:
– И что там стряслось?
– Товарищ Аксенов, меня не уполномочивали вести с вами разговор, – покрутил головой порученец. – Мне приказали срочно вас доставить в Ораниенбаум, в расположение командующего армией.
– А вот я сам вас и уполномочиваю, – хмыкнул я. Прикрываясь ладонью от ветра, сказал. – Я же вас не прошу выдавать секреты, но лучше бы мне быть готовым к тому, что меня ждет. – Видя, что парень колеблется, поднажал. – Давайте-ка в двух словах. Мне же придется что-то полезное для вашего начальника делать, правильно? А вы, как я понял, вместе с командующим еще с империалистической?
– Так точно, – подтвердил мои соображения Симоненко, не отвлекаясь от дороги. – Я у него посыльным при штабе служил, в шестьдесят восьмой дивизии.
– Тогда говорите, господин фельдфебель, что случилось? И не делегату съезда, а члену коллегии ВЧК.
– Не дослужился я до фельдфебеля. Младший унтер-офицер… – вздохнул Симоненко. Верно, либо страх перед ВЧК победил, либо уважение к командующему армией, но бывший унтер-офицер сказал. – Тут, в общем, такое дело, товарищ Аксенов. Из Петрограда люди прибыли, из губчека, чтобы командующего армией арестовать.
– А с каких пор губчека имеет право арестовывать командующих армией? – удивился я. – Если уж арестовывать, так это либо члены РВС армии должны делать, либо особый отдел. И то, по согласованию с товарищем Троцким.
– Губчека сейчас с особым отделом спорят – мол, им товарищ Зиновьев приказ отдал, обязаны выполнить, а особый отдел Дмитрия Николаевича не отдает, требует подтверждения от товарища Дзержинского. Позвонили товарищу Дзержинскому, а тот ответил – мол, у вас там Аксенов сидит, пусть на месте разберется и доложит.
Я чуть было не выматерился по адресу Зиновьева – он-то какого лешего лезет в армейские дела, но вспомнил, что коли седьмая армия не расформирована, так Григорий Евсеевич, ко всем прочим титулам и должностям, еще и член РВС армии. А с ОСО свои тонкости. Вроде бы, в девятнадцатом году решали, чтобы особисты подчинялись комиссарам, но уперся товарищ Дзержинский. Стало быть, Зиновьев решил пойти другим путем.
– А с чего вдруг товарищ Зиновьев решил командующего арестовать?
– Так товарищу командарму приказ был и от товарища Троцкого, и от товарища Зиновьева – немедленно начать штурм Кронштадта, никаких переговоров с мятежниками не вести, а генерал, виноват, товарищ командарм уперся – мол, подготовка нужна. А еще он вчера с представителями ревкома Кронштадта встретился и разрешил уйти из крепости женщинам и детям.
– И что еще? – спросил я, но Симоненко уперся: – Простите, товарищ член коллегии, но это лучше у самого Дмитрия Николаевича спрашивать. Я только порученец, если что-то ляпну, не подумавши, с меня-то спрос маленький, а товарищу командующему отвечать.
Пожалуй, Симоненко прав. Он и на самом деле человек маленький, но по своему складу, скорее походил на старого денщика, преданному своему командиру, а не на порученца при командующем армией. Этакий Савельич при юном прапорщике, но с поправкой на реалии гражданской войны.
До Петергофа, где командующий седьмой армией устроил свою ставку, мы доехали за пару часов.
Сам штаб располагался в павильоне Марли. Скромно, зато удобно. Правда, у входа стояло с десяток автомобилей, толпились водители, охрана и Симоненко едва нашел место, чтобы приткнуть автомобиль командарма.
На первом этаже сутолока, на втором, где находился рабочий кабинет, еще хуже. В «предбаннике» толпятся люди, словно тут Смольный образца семнадцатого года, а не штаб армии. А здесь… Какой-то бородатый дядька в матроской форме, но с бородой, еще какие-то люди в военной и полувоенной форме. Используя комиссара в качестве «ледокола», я пробился к самой двери, за которой сидел командующий армией. Стараясь перекрыть шум, громко сказал:
– Моя фамилия Аксенов, я член коллегии ВЧК. Кто здесь представляет Петроградскую чрезвычайную комиссию?
Ко мне тут же придвинулся человек в пенсне, в кожаной куртке на меху, и в фуражке с наушниками. Вылитый Лев Давидович, только без бороды.
– Корейбис, заместитель начальника Петрочека, – представился он.
– Отлично, – зачем-то похвалил я замгубчека, потом спросил: – Товарищ Корейбис, вам в Петрограде заняться есть чем?
– Да, но… – начал Корейбис, но я его перебил: – Если у вас там много работы, то я не стану вас отвлекать. Забирайте своих людей, и – в Петроград. – Видя, что тот пытается возражать, сказал. – Товарищу Зиновьеву передадите – мол, по приказу Председателя ВЧК товарища Дзержинского явился Аксенов, сказал, что сам во всем разберется, отыщет виновных и накажет кого попало.
Увидев совершенно одуревшую физиономию «маленького Троцкого» не знакомого с армейской идиоматикой, нежно ему улыбнулся:
– А вам нужно сосредоточиться на внутреннем положении Петрограда. Все-все, спасибо товарищ, вы свободны. Рекомендую срочно заняться оцеплением по берегу Финского залива. Скоро из крепости мятежные матросы побегут, станете их принимать и окучивать.
Товарищ Корейбис закивал и, в полном обалдении удалился, уводя с собой остальных чекистов. И сразу стало свободнее.
– А кто здесь начальник особого отдела?
– Временно исполняющий обязанности начальника особого отдела армии Побажеев, – отрекомендовался товарищ лет двадцати пяти-двадцати семи. Ишь, такой молодой, а уже на такой должности.
– Правильно поступили, товарищ Побажеев. – похвалил я начальника ОСО, но на этот раз искренне. Не дожидаясь ответа, спросил. – Командарм здесь?
– Так точно. Командарм и начальник штаба, – доложил Побажеев и спросил. – Я еще нужен?
Признаться, я и сам не знал, будет ли мне нужен начальник ОСО? Арестовывать командарма я точно не собирался, но кто знает?
– У вас сейчас какие дела? – поинтересовался я.
– Надо людей в Териоки отрядить, особому отделу фронта помочь, – улыбнулся Побажеев.
– А Териоки уже наш? – удивился я.
– Ночью взяли. Была радиограмма от Фрунзе. Сообщили, что там задержали Петриченко, назначенного председателем ревкома мятежников.
– Вона как… – протянул я. – Тогда, не смею задерживать. Надеюсь, допросите Петриченко о связях с Финляндией?
– Допрашивать его сам товарищ Артузов собирался, – вздохнул Побажеев. – Звонил уже.
– Так, предварительный-то допрос кто помешает вам провести? – заговорщически подмигнул я начальнику ОСО. – А с Артузовым, если что, вопрос решим. Скажете – мол, Аксенов очень просил, не смог отказать. А еще лучше, чтобы и мне в допросе поучаствовать.
Нет, Петриченко я тоже хочу подопрашивать. Особенно про финнов интересно. Но это позже. Кивнув Побажееву, уже приплясывающему в ожидании встречи с главным мятежником, призадумался на краткий миг – даже не знаю, хорошо это, или плохо, что Териоки наш? В моей истории, когда город был финским, туда ушло около восьми тысяч мятежников вместе с семьями, после чего оставшиеся в Кронштадте сдались. А вот не лягут ли костьми тутошние матросы, узнав, что отступать некуда?
А в приемной осталось народу всего-то ничего. Человек семь. Пристально посмотрев на пожилого товарища в матроске, вспомнил, где я его видел. В школе увлекался филателией, так он был изображен на почтовой марке, но в гимнастерке. Один из организаторов Октябрьской революции, председатель Центробалта. М-да, бурная биография у товарища. Он же возглавлял один из отрядов во время штурма крепости. Как я понял, остальные присутствующие тоже командуют отрядами.
– Товарищи, потерпите десять минут, и вы получите все указания от товарища командарма, – попросил я, открывая дверь в кабинет.
