Так что заложенные в проект вес и размерения ГЭУ[37] вполне убедили англичан в том, что с такой двигательной установкой наши линкоры никак не смогут показать скорость выше указанной. И это к лучшему.
В общем, корабли получились неплохие и к 1914 году должны были стать одними из сильнейших и надежнейших в мире. Впрочем, в сроках начала войны я был сейчас ну совершенно не уверен. По мне было бы лучше отодвинуть ее как можно дальше. Программа перевооружения и реконструкции береговой обороны должна была в основном завершиться к 1912 году; к этому же сроку мы планировали одолеть первый этап программы развития легких сил флота, а также закончить переподготовку и сильно продвинуться в перевооружении корпусов первой очереди в армии. Так что 1912-й — это был самый ранний срок, когда стоило ввязываться в мировую войну. Не потому, что мы бы к этому году оказались полностью к ней готовы. Просто к 1912-му мы бы прошли все свои, на мой взгляд, ключевые этапы подготовки и уж точно были бы куда лучше готовы к войне, чем Российская империя в той, другой реальности к 1914-му, в котором она в нее и ввязалась. А так план подготовки был рассчитан до 1916 года. К началу 1914-го мы должны были получить от англичан последние два из восьми заказанных им дредноутов, полностью закончить переподготовку и развертывание армии мирного времени и приступить к созданию мобилизационных резервов обученного личного состава для формирования корпусов второй очереди. То есть подготовиться к войне где-то наполовину или даже на две трети. А вот к 1916-му…
Я снова вздохнул. Ну не даст нам никто этого времени. Дай бог, до 1912-го дотянем. Насколько я помнил, в той истории, что здесь знал только я, войну начали немцы, первыми завершив перевооружение и переподготовку своей армии и посчитав, что имеют неплохие шансы на победу. Русская программа реформ и перевооружения должна была завершиться позже — то ли к 1916-му, то ли к 1917 году, — и к тому моменту предполагалось накопить мобилизационные запасы оружия и боеприпасов. Не успели…
И здесь точно не успеем. Ну вот точно! Хотя мобилизационные запасы я гнал так быстро, как только мог, специально даже затягивая с перевооружением армии, хотя это противоречило и всеобщей практике, и просто здравому смыслу. Все и всегда сначала перевооружали имеющуюся армию и, лишь закончив с этим, начинали накопление мобилизационных запасов. Я же существенную часть нового вооружения и снаряжения направлял на мобилизационные склады. Военная реформа у нас перешла в завершающую стадию и сейчас привлекала пристальное внимание всех соседей. Так что этим шагом я в первую очередь пытался создать у потенциальных противников мнение, что нашей армии еще далеко до пика боеспособности, что нам еще работать и работать. Мол, не торопитесь с началом войны, подготовьтесь получше, время еще есть — успеете. И вообще, сейчас наш свежеиспеченный Генеральный штаб активно работал над обширнейшей программой дезинформации, призванной максимально скрыть наши истинные возможности и тем самым как можно дальше отодвинуть войну.
И все равно я был уверен, что мы не успеем закончить все планируемое. Ситуация немного другая. Англичане, похоже, к настоящему моменту оказались здесь заметно слабее, чем в той истории, что здесь знал только я. Впрочем, не они одни. Несколько слабее выглядели и Германия, и Франция. И причиной тому была, похоже, Россия. Все верно, в мире ничего из ниоткуда не происходит и никуда не девается. Если в этом варианте реальности, который сложился моими усилиями, Россия стала куда сильнее, значит, это было скомпенсировано ослаблением других держав. Ну, относительным, конечно, по сравнению с тем, какими они смогли бы стать, ежели бы все развивалось так, как это уже случилось в «моей» истории. Более или менее в сходных рамках с той историей, которую здесь знал только я, из крупных государств держались только, пожалуй, Австро-Венгрия и Италия. Опять же потому, что у нас с ними и в другой истории особенных пересечений не было. А с немцами были, и частые. Как и с французами. Мы, вследствие массированного притока трансваальского золота, которое я предоставил родимому государству в кредит под божеский процент, а также куда лучшего развития промышленности, не только заметно меньше «кормили» французов своими процентами по займам, но и куда скуднее вкладывались во французскую промышленность военными и промышленными заказами. Как, впрочем, и в немецкую. С какого-то момента уже стало незачем. Очень многое из того, что в моем варианте истории мы закупали у немцев, французов и англичан, ныне Россия производила сама. И не только для себя производила, но еще и торговала произведенным, оттяпав существенный кусок европейского рынка в первую очередь у немцев, — тем же медицинским оборудованием, а также самолетами, автомобилями, проводом, кабелем, электротехническим оборудованием и лампами накаливания, экскаваторами, судами и так далее. Да что там рассусоливать — одно то, что мы держали почти четверть европейского рынка автомобилей, вполне успешно конкурируя с «Рено», «Остином», «Даймлером», «Панар-Левассером», «Падеусом», «Фиатом», «Триумфом», «Бенцем» и другими европейскими производителями, уже говорило само за себя. А ведь мы и о сырье не забывали. Например, европейский рынок кожи удалось подгрести под себя почти полностью, опять же существенную часть свинца, цветных металлов, ту же электротехническую медь и алюминий немцы закупали в России. Так что сразу после начала войны у них начнутся серьезные проблемы с сырьем. Ну да на то и расчет был, когда мы начинали поставки всего этого в Германию с существенным дисконтом к среднемировой цене. Чтобы собственные немецкие производства не выдерживали конкуренции и разорялись. Но все равно немцы перли мощно. Да они на одних поставках в английскую Южную Африку скомпенсировали, по моим прикидкам, едва ли не треть всего недобранного с нас, вынув эти средства, соответственно, из кармана англичан. И как и в той истории, что я знал, должны были подготовиться к войне первыми. Уж больно сильно ударили по англичанам южноафриканская война и проигрыш японцев в Русско-японской…
— Ладно, давай думать, что мы можем сделать.
— Ничего, — тут же отозвался Яков. И с нажимом добавил: — Мы. Ничего. Не. Можем. Сделать. Понятно?
Я помрачнел:
— Ты мне зубы не заговаривай. Сколько у нас там в финансовых резервах?
— О, Господи! — вскинул руки к потолку Кац. — Ну Ты же есть, я точно знаю, ну вразуми Ты этого идиота! Ну всё же, всё же просрет!
— Кац, обрезанец хренов! — рявкнул я. — А ну заткнись и отвечай по существу!
Если бы я обозвал его жидом или евреем, что в это время было почти равнозначно, он бы мне не простил. И не потому что это звучало оскорбительно — для нынешнего времени это были куда менее обидные слова, чем в покинутом мною будущем. Просто Яков не любил евреев. Вот и пришлось подбирать слово.
