- Гимн, господа, гимн, гимн! - призывы шли и с мест националистов, и либералов, и немногочисленных левых.
Это было невозможно, немыслимо, непостижимо - но это было. Кирилл едва удержался от того, чтобы не заплакать от счастья.
Депутаты Думы поднимались со своих мест и пели, пели гимн. Лишь немногие сперва сидели, насупившись, но постепенно общее настроение передалось и несогласным, и все новые голоса вступали в хор. Гучков и Георгий Львов бесновались: они просто не верили своим глазам. Снова, как в четырнадцатом году, не стало ни либералов, ни черносотенцев, и социалистов - только русские патриоты, желавшие победы и счастья своей стране врагам назло…
Маннергейм зачитывал на заседании Финского Сейма текст проектов Кирилла, который по нескольким телеграфам передавали в Гельсингфорс из Петрограда. Сизов-Романов просил, чтобы депутаты Финляндии услышали его указы на родном языке: пришлось засадить нескольких знающих и русский, и финский за перевод.
Капитаны кораблей и офицеры гарнизона, борясь с волнением и душевным трепетом, читали в казармах и на палубах кораблей. Многие плакали, от счастья или злобы, трудно было понять: Россия менялась. Точнее, должна была измениться: понадобится гигантская работа, чтобы воплотить в жизнь все начинания. Но начало было уже положено: Дума поддержала Кирилла, причем - дважды. Поддержал и народ…
Москва. Первопрестольная, мещанская, купеческая. Листовки висели повсюду, в газетах были только проекты реформ и первой настоящей Конституции империи. Лавочники и рабочие, клерки и офицеры, священники и дворники, те, кто умел читать, плохо ли, хорошо ли, но с изумлением и вопросом "Что будет-то?" сейчас читали то, чему только суждено было стать реальностью.
Киев. Киево-Печерская лавра и площадь вокруг нее была полна народа. Здесь довелось зачитывать сразу и манифест об отречении Николая II, и текст реформ и Конституции, которые Алексей даже не подписал. Люди ликовали, они вдруг почувствовали, что во главе страны стал достойный человек, который знал, что нужно его народу. Да, не было в этом чувстве логики, но разве может быть логика в надежде на лучшее будущее. У могилы Столыпина уже собирались те люди, что некогда поддерживали душой начинания Петра Аркадьевича…
Были, конечно, и в Москве, и в Киеве, и во многих других городах волнения, попытки создать свои Советы. Но вовремя удалось ослабить их влияние, быстро справиться с восставшими. Не было ведь здесь таких манифестаций, не было буйных голов и стотысячных гарнизонов из запасников, не было смертельной близости "вотчины" германской разведки - Финляндии и Балтийского флота.
На Черноморском флоте волнений практически и не было. А когда бунтовать, если с утра до ночи ждешь в Босфоре "дружеского визита" турок и германцев, а до того тоже не скучал никто.
В Риге и офицеры, и команды вообще плюнули на немногочисленные известия о волнениях в столице, и тоже - некогда было. Боевые матросы вообще с презрением отнеслись к мятежу в Кронштадте.
"Ет им трудно? Ет им вены режут "драконы" и немчура? Так они ж там как в Кисловодске, отдыхают, пороху не нюхают, не знают, с какой стороны к орудию подойти! Их бы сюда, итить, мы бы им всыпали!" - так выразился один из матросов, услышав разговоры офицеров о взбунтовавшемся Кронштадте, продолжив драить палубу.
В губернских городах и некоторых уездах, в деревнях и селах, на хуторах и в казачьих станицах, всюду, куда успели дойти тексты "Программы Кирилла" и манифест Николая, как реформы уже успели прозвать, царило нечто неописуемое.
Сам Николай с замиранием сердца знакомился с тем, что вот-вот хотел начать воплощать в жизнь. Кириллу хватило решительности на то, чего не смог сделать сам отрекшийся самодержец. А еще Великому князю просто повезло…
Особенно радовались крестьяне, уже подумывая, как бы распорядиться землицей, правда, только обещанной. Некоторые, к сожалению, уже недобро поглядывали на помещичьи усадьбы, проверяя топоры на остроту и подумывая, как бы посноровистей устроить "красного петуха". Но многим остудило пыл "Обращение императора и регента к крестьянам"…
"Зачем жечь, зачем гробить то, ради чего ваши деды да прадеды кровь лили и пот ручьями проливали? Зачем в золу обращать не чужой, но ваш труд, труд ваших предков. Разве вы бы сами добром помянули сына или внучка, который сожжет вашу избу, потравит ваше поле, разломает вашу соху да убьет коня-кормильца, без которого вы бы никогда не вспахали родную землицу? Но если кто посмеет все-таки тронуть усадьбу либо дома отрубных крестьян, либо хутор подожжет, того ждет кара за свое дело, не только наша, но и небесная, родительская!"
- Поздравляю, Кирилл Владимирович, Вы все-таки одержали победу, - заметил Виталий Васильевич Шульгин после того, как депутаты стали покидать Таврический дворец. - Быть может, самое время провести первое заседание правительства, как Вам кажется? Думаю, что именно регент, то есть Вы, должны начать его, а не господин Родзянко. Боюсь, он несколько против Ваших начинаний…
- Первое заседание пройдет никак не Петрограде или в пригороде. Через несколько часов все министры и товарищи министров отбывают в Ставку, именно там с завтрашнего дня будут проводиться заседания правительства.
- То есть Вы переносите центр государственной власти в Могилев? - Шульгин даже закашлял от осознания этого. - Что ж, резонно, резонно. Думаете, что сможете оказать большее давление на правительство при помощи солдат?
У Кирилла было едва ли мгновение, чтобы взвесить все "за" и "против", "pro et contra": откровенничать ли с Шульгиным или нет. Все-таки монархист, а не либерал, говорил это без страха в глаза любому человеку.
- И это тоже, Виталий Васильевич, и это тоже. Надеюсь, моя откровенность не изменит Ваше отношение к моей персоне либо к позиции по отношению к реформам…
- Отнюдь, Кирилл Владимирович, отнюдь. Признаться, я весьма удивлен той остроте ума, которую Вы показали в Ваших проектах. Вы сам их составляли?
- Целиком и полностью. Я не мог никому другому доверить этой работы. Слишком уж важна она для меня и страны, - коротко и уверенно ответил Кирилл.
- Должен извиниться перед Вами, Кирилл Владимирович, я считал Вас до того глупцом, а Вы…- Шульгин закашлял, прижав платок ко рту.
- Не стоит, Виталий Васильевич, не стоит. Надеюсь, Вы готовы к новой поездке? Боюсь, что подготовиться к ней, собрать вещи и проститься с родными не получится. Время дорого, Виталий Васильевич, невероятно дорого. Мне самому необходимо отправиться в Ставку. Интересы государства требуют этого, - Кирилл решил говорить начистоту.
Сизов чувствовал поддержку его идей Шульгиным, а таких людей надо ценить. Все-таки ему уже необходимы люди, необходим аппарат, который будет выполнять поручения регента. Кирилл Владимирович надеялся перетянуть на свою сторону самых здравомыслящих "правых" и "левых", этаких "левых" либералов, "правых" социалистов и сторонников конституционной монархии…
- Александр Павлович, доложите положение в Петрограде, - голова Кирилла гудела от усталости, но нужно было еще немного напрячься.
С Кутеповым Сизов встретился через несколько минут после расставания с Шульгиным, тут же, в Таврическом дворце.
- Налаживается, Кирилл Владимирович. Артиллерия обстреливает штаб Совета, последние очаги восстания локализованы, пленных конвоируют к тюрьмам. С Божьей помощью справились, - Кутепов тоже устал, это было видно по его запавшим глазам, под которыми набухали синеватые мешки.
- Замечательно, надеюсь, Вы проследили за тем, чтобы манифест Николая Александровича и мои указы были оглашены в городе?
- Так точно! Все исполнено четко по Вашим указаниям.
- Александр Павлович, благодарю Вас за службу, Вы даже не знаете, насколько большую услугу оказали стране и народу, - Кирилл многозначительно улыбнулся, хотя улыбка и вышла кислой. - Лучше Вас никто бы не справился. Поэтому, как Верховный главнокомандующий и регент при Его Императорском Величестве, я назначаю Вас начальником Петроградского военного округа. Надеюсь, что Вы справитесь с ответственностью, которую я на Вас возлагаю, не хуже, чем с подавлением восстания. Не благодарите меня, а лучше выслушайте, что Вам предстоит сделать на этой должности…
Поезд с правительством уносился прочь, в Могилев. На вокзале Кирилл успел повидаться с графом Келлером. Бравый вояка, он сиял как новенький золотой рубль: еще бы, только-только части его корпуса очистили Царское село от восставших частей и доставили в целости и сохранности семью Николая в столицу.
Кирилл наконец-то смог увидеться с Алексеем, которого теперь будут звать Алексеем Вторым. Открытое лицо, доброе, наивное, неизменная шинель гвардейца, сшитая по его меркам, и матрос, носивший на руках цесаревича, а ныне императора российского. Мать, Александру Федоровну, оттеснили чуть в сторонку офицеры Келлера и кирилловцы. За ней надолго закрепилась кличка "немецкая шпионка", в которую не могли не поверить и офицеры, и почти что все жители империи…
