– Бардак! Ладно, с людьми решим. Теперь с техникой. Поедешь на завод в Магдебург, примешь танки. Возьмешь с собой пару техников, чтобы там все осмотреть.
– Сколько машин?
– Пока двадцать семь. Это «четверки». Вроде еще «штуги» должны быть. Но не сейчас, сейчас в первую очередь пополняют дивизии, которые в Эльзасе дерутся. И судя по всему, потери там… А еще ходит слух, что там наверху, – полковник ткнул пальцем в потолок, – решили снять чехов с производства. А вместо них выпускать какие-то самоходы на том же шасси. Потому как шасси от «единичек» уже закончились, а противотанковая самоходка армии нужна.
– Дано пора. По правде говоря, не хотел бы я кататься на этой консервной банке. А так – может что-нибудь дельное сообразят. Вот только, господин полковник, – Курт выразительно скосил взгляд на свой правый погон, где располагалась одна звезда обер-лейтенанта, – мне по званию батальоном командовать не положено.
Тут вошел сержант с подносом, на котором стояли пара стаканов с чаем, тарелка с бутербродами, печенье и розетка с вареньем. Дождавшись, когда сержант расставит все это богатство на столе и выйдет, полковник ответил:
– Да, и это вторая причина, по которой я тебя сегодня вызвал. «Вот приказ, – Крабер протянул через стол лист бумаги, – поздравляю гауптманом».
Второй раз за утро теперь уже гауптман Мейер подскочил по стойке смирно.
– Сиди, это тебе вместо железного креста. Награду ты себе еще заработаешь, а звание… Просто некого на батальон ставить. Считай это авансом.
– Постараюсь оправдать ваше доверие, господин полковник, – от свалившихся новостей голова шла кругом.
– Уж постарайся. Расти в званиях, – полковник усмехнулся, – так до конца войны генералом станешь. – И снова став серьезным, – а если будут вопросы какие-нибудь или проблемы, не стесняйся обращаться. Всегда помогу чем смогу.
Полковник Эвальд Крабер был отличным офицером, кайзеровской еще школы. Он погибнет в 1943 году во время налета английской авиации, когда его танковая дивизия будет выбивать остатки британских частей с Синайского полуострова.
Поездка на заводы Круппа в Магдебург принесла двойственные впечатления. С одной стороны – вид танкового конвейера, выпускающего по две машины в день внушал уважение. С другой – прикинув объем потерь танковых войск хотя бы даже на примере их дивизии, даже такому доморощенному стратегу как Курт стало понятно, что производство за потерями не успевает. Понятно, что много машин ремонтируются и опять вводятся в строй, что это не один завод в Германии – и в Австрии, вернее в Остмарке, есть и в протекторате – но тем не менее. Когда их дивизия ждет пополнения машинами по полтора-два месяца, а зимой, когда формировали новые танковые дивизии, так вообще – четыре месяца ждали, такая ситуация навевает грустные мысли.
Из хорошего – теперь все «четверки» шли с завода с длинноствольным орудием. Но на этом хорошие новости заканчивались. Когда в дивизию смогут отгрузить следящую партию танков никто не знал. Более того, после большого танкового сражения под Жарни, о котором, как о большой победе трубили из каждого утюга, с танками на фронте стало совсем плохо. Победа-победой, но поле битвы в итоге осталось за французами, а значит все поврежденные машины, которые еще можно было теоретически спасти, достались врагу. А это не много не мало почти пять сотен танков и самоходов. Пошел слух, что теперь выпускаемые танки будут распределять по дивизиям в ручном режиме, исключительно по личному указанию Гальдера, что хоть звучало совсем фантастически, однако наталкивало на совсем определенные мысли.
В конце июля танкисты, как и все в Третьем Рейхе праздновали большую победу в Эльзасе. Возврат потерянных двадцать пять лет территорий вызвал подъем общих настроений и стал повод для большой пьянки.
А вначале августа Курта вызвали на совещание в штаб дивизии, где полковник Бломберг огорошил всех новостью о том, что отпуск закончился и дивизию в срочном порядке перебрасывают. Это при том, что до штатной численности за два с хвостиком месяца их так и не довели.
За два года почти все офицеры дивизии выросли в чинах и в должностях. Все, кто выжил. Вот и Бломберг, начавший войну начальником штаба батальона, перескочив через ступень стал руководить штабом целой танковой дивизии. Предыдущего начштаба забрали еще прошлой осенью в свежеформируемую 14 танковую командиром.
Всех удивила не новость о передислокации, в конце концов война идет, а они уже два месяца прохлаждаются, а географическое направление. Вместо запада дивизию отправляли на восток.
– Советы объявили мобилизацию западных округов. Выдвинули свои самые боеспособные корпуса к границе. Официально – у них большие маневры, но командование предпочитает готовиться к худшему.
В комнате как будто подуло морозным ветром. Крупные мурашки пробежали по спине Курта, он внезапно почувствовал себя очень неуютно. Ничего хорошего вступление красных в войну не предвещало.
– Господин полковник, – раздался чей-то голос справа. Курт повернул голову: это командир разведбата дивизии – какими силами обладает противник? Хм… Потенциальный противник. Чего нам ждать?
– Так тебе и рассказали все. Может еще карты из Генштаба красных тебе показать? – Начальство было ожидаемо не в духе, – нас перебрасывают в район Варшавы. В случае возникновения, хм… осложнений, будем работать из глубины пожарной командой. На этом все, пакуем вещи и грузимся. Транспорт будет подан завтра в 12 часам. К этому времени подготовить технику и личный состав.
Все подготовить вовремя конечно не успели. Как обычно, в последний момент что-то сломалось, что-то потерялось – два с половиной месяца в тылу расслабили людей и вот так с места включиться в работу получалось далеко не у каждого. Так или иначе к вечеру десятого августа полк вместе с матчастью загрузился в эшелон и двинул на восток.
Что такое пять сотен километров для знаменитых своим порядком немецких железных дорог? Двенадцать часов пути и вновь выгружать танки с платформ.
Полк разместили не в самом городе, а на другой стороне Вислы в предместье, которое почему-то называется также как столица протектората – Прага.
Потянулись дни неспокойного ожидания. Казалось, воздух был наэлектризован от плохих предчувствий, но на деле ничего не происходило. 14 августа со скоростью лесного пожара по частям вермахта на этой окраине Германии распространилась новость, что зенитчики сбили самолет с красными звездами на крыльях. Дальше версии расходились – то ли на борту нашли разведывательное оборудование, то ли самолет вообще оказался транспортным, сбившимся с курса.
В полку начали шептаться: «сегодня», говорили одни. «Нет сегодня не успеют, завтра», – отвечали другие. Была объявлена повышенная готовность.
В такой обстановке прошло еще несколько дней. Закончилась вторая декада августа, а красные так и не напали. Они объявили об окончании маневров на границе и отвели войска. Угроза войны на два фронта, еще вчера столь явная, что ее можно было буквально потрогать руками, испарилась, оставив вермахт в дураках. Ведь пока почти три десятка дивизий прохлаждались на востоке, на западе обстановка разительно изменилась. А она и не могла не измениться. Нельзя снять с фронта такое количество войск – два десятка пехотных немецких дивизий – это примерно триста тысяч человек – и не заиметь дыр в боевых порядках.
Но вернемся не пару недель назад.
11 августа давление на Марнскую линию обороны неожиданно ослабло. Прямые атаки прекратились, куда-то исчезли танки и лишь прилетающие иногда снаряды напоминали, что враг тут и никуда не делся.
На следующий день высланная для прояснения обстановки воздушная разведка обнаружила отступающие части СС, покидающие Парижский выступ. Агентурная же разведка транзитом через Лондон принесла в Париж информацию о переброске части пехотных дивизий на восток для прикрытия границы от возможного советского удара. А значит Париж устоял и поражение в войне откладывается на неопределенное время. Англо-франко-советский блеф удался.
