— Ну что, Андрей Прохорович, я свою работу выполнил.
Приветствовал командарма Савельев. Крылов довольно улыбнулся и по-простому обнял и похлопал по спине диверсанта.
— Ох, спасибо тебе, Карп Силыч. Если бы не ты и не твои люди, много бы душ православных полегло нынче. А так чуть больше сотни всего. И то с обеих сторон.
— Жаль только, что с этой крепостицей мы ничего сделать не могли, — махнул рукой Савельев в сторону бастионов. — Нам туда хода не было. И за короткое время мы придумать ничего не смогли.
— Ничего, Карп Силыч. Авось сдадутся, — оптимистично откликнулся Крылов. — Много ли офицеров в полон взяли ночью. И кто там старший?
— Обер-офицеров восемьдесят и штаб-офицеров с десяток. Старший по чину полковник Федор фон Эттингер, командир Великолуцкого полка. А кроме того, взяли смоленского губернатора Текутьева с семейством.
— Хорошо. Хорошо, — покивал Крылов. — А в бастионе кто заперся, известно?
— А как же. Комендант крепости полковник Заборовский и капитан Пассек. Сколько с ними солдат, точно не знаю, но не меньше пятисот. Тамошние казармы на такое число рассчитаны, если не уплотняться.
— Стало быть, может и тысяча оказаться, — скривился Крылов. — Плохо. Ну да попробуем договориться.
Крылов собирался уже уходить, но его остановил Савельев.
— Может, для вразумления серных бомбочек к ним закинуть? А уже потом ультиматум выдвинуть.
— Хм… Мысль дельная. А откуда их кидать?
— Стены-то городские в наших руках. А они выше бастионов. Вот с конца стены мортирками и забросить.
— Пожалуй так и сделаем. Но ультиматум наперед надо озвучить.
Через час, под звук трубы и бой барабана, с белым флагом в руках к воротам бастиона подошел прапорщик Муромского полка. Приставив к губам рупор, он громко прокричал:
— Офицеры и солдаты. Именем государя нашего Петра Федоровича вам предлагается сдаться. Солдатам, выслужившим более трех лет, будет разрешено уволиться с военной службы или продолжить ее с повышенным окладом и ростом в чинах. Офицерам, не желающим присягать, государь гарантирует свободную возможность выехать из России куда пожелают вместе с семьей. Присягнувшим же гарантируется повышенное жалование, сохранение титулов, у кого они есть. Даем час на размышления. Если ультиматум принят не будет, начнем бомбардировку и штурм. И опосля судьбу выживших государь будет решать в порядке справедливого суда.
Снова ударили барабаны, и парламентер пошагал обратно, сопровождаемый озабоченными и озадаченными взглядами поверх брустверов.
Солнце ползло по небосклону, тени смещались, и назначенный срок истек. Ни белого флага над воротами не появилось, ни ответного переговорщика не вышло. Но видно было со стены, как внутри суетятся офицеры и у пушек стоят наготове расчеты. Канониры же Крылова за это время подтащили к Копытецким воротам мортиры и переснаряженные серным составом брандскугели.
— На что, дураки, надеются, — тяжело вздохнул Крылов и махнул рукой.
Бухнули пушки. По крутой траектории, оставляя дымный след, взвились снаряды и упали внутри бастиона. Канониры бросились перезаряжать, а Крылов навел подзорную трубу на крепость. Растущее облако белого дыма над куртинами видно было очень хорошо.
Мортиры бухнули еще раз и еще, и наконец в крепости начались какие-то события. Послышались ружейные выстрелы. Что-то бабахнуло, и в ров со стены полетела чье-то тело в офицерской форме. Ворота распахнулись, и на мост с диким кашлем хлынула толпа солдат и нестроевых.
Смоленск пал окончательно.
Глава 11
В последних числах июня ранним утром по дороге на Владимир вышла из Москвы небольшая, в два десятка человек, группа заключенных. Вид у них был жалкий и оборванный. Ноги и руки были закованы в железо и плоть их несла на себе отпечатки истязаний и пыток. Москвичи и жители подмосковных сел с жалостью смотрели на эту группу кандальников. И летел впереди них шепот: «Смотри. Смотри! Это казачки, которые в смерти царевича Павла провинились. Это их полковник Редькин! А этот, глядь, сам Мясников…»
Под Владимиром эта группка слилась с другими, и пошел безликий арестантский этап на восток. На рудники Уральские, где и сгинул со страниц истории.
Вне писаной истории же остался эпизод, в котором эти арестанты, отпарившись в бане, отмыв следы «пыток», отъевшись и отдохнув, оделись как польские шляхтичи, сели на коней и поспешили на запад. Дней через десять Мясников, Речкин и восемнадцать казачков встретились в Смоленске с небольшой кавалькадой, сопровождавшей карету сенатора Волкова и несколько возов с его барахлом. После шумных приветствий обе группы слились, как и было задумано изначально.
— Ну как, Дмитрий Васильевич, государь нам в дорогу чеха отдал? — уточнил Мясников вопрос, который не был еще решен к моменту его «этапирования».
— Нет, Тимофей Григорьевич, — улыбнулся Волков, — сказал, что пан Киршнек ему самому нужен. Но нашли другого. Вот, знакомитесь, Ян Штепанек из моравских братьев. Едет к своим единоверцам с приглашениями от нашего государя и с новостями из новых поселений. Он и будет вас всех учить.
Одетый во все черное чех коротко поклонился и произнес:
— Рад вас познавам.
— Что? — опешил Мясников.
Чех улыбнулся и пояснил:
— Именно так звучит фраза «рад знакомству».
Мясников поскреб подбородок и вздохнул.
— Ну, что ж. Век живи — век учись…
* * *
В прошлой жизни я Сухаревскую башню вживую не видел. Ее разрушили еще тогда, когда я в школу ходил. И только картинки и рассказы очевидцев питали мое воображение на ее счет. Но, увидев ее в изначальном состоянии, я убедился, что моей фантазии не хватило. Реальность оказалась куда более впечатляющей. Башня возвышалась над одноэтажной деревянной Москвой как сталинские высотки в мое время. Своей каменной громадой она как бы придавливала окрестные домики, которые оттого казались ещё более низкими и убогими.
Как ни удивительно, но этот выдающийся образец недвижимости в последнее время пустовал. Знаменитая навигацкая школа съехала отсюда еще двадцать лет назад, и с тех пор башню использовала московская контора Адмиралтейской коллегии, ведавшая заготовкой провианта и материалов для Балтийского флота, в частности, канатов и парусного полотна. Саму же башню использовали как склад, не особо заботясь о ее состоянии. Оттого она ветшала без должного присмотра.
Когда я первый раз прошелся по ее залам, множество идей роились в моей голове, как можно использовать этот шедевр петровских времен. И только когда я поднялся на верхнюю площадку башни, я окончательно решил, что лучшего места для центральной московской станции оптического телеграфа не сыскать.
На этой площадке будут сидеть перед телескопами наблюдатели и фиксировать сообщения с ближайших станций. А потом принятый код, заложенный в бронзовый тубус, полетит по трубе вниз на этаж расшифровки. Все будет быстро, четко и дисциплинированно. По крайней мере, в моих мечтах.
Но пока министерство связи еще не создано, Сухаревская башня исполнит одну важную, не побоюсь этого слова, историческую роль в моих планах, никак с научным прогрессом не связанных.
По широченной лестнице, устланной ковровой дорожкой, на второй ярус башни поднимались церковные иерархи. Было их на этот раз намного больше, чем на суде. Близилось время архиерейского собора, к которому все они лихорадочно готовились. К прежним пяти епископам присоединились еще семь, в том числе и Вениамин, буквально вчера прибывший из Казани. Так что в принципе кворум уже был, и этим я решил воспользоваться, показав заодно, кто тут главный. А то после суда некоторые рясоносцы стали излишне дерзкими. Сегодня это пройдет.
Когда все двенадцать иерархов собрались в зале и расселись напротив меня, я дал знак, и в двери влились несколько десятков колоритных воинов из башкирских отрядов, сверкая начищенными кольчугами, нагрудниками и шишаками. Вид у них был очень средневековый, я бы сказал — «татаро-монгольский». Такие же воины рассредоточились по периметру наружной балюстрады башни, замерев напротив каждого окна.
