— Грамота ВЦИК, — пояснил Феликс Эдмундович. Улыбнувшись, спросил: — Разочарованы? Обычно ордена вручают перед строем, под барабанный бой. Более того, я хотел вручить вам награду после вашего возвращения, но решил, что это лучше сделать сейчас.
Я лишь пожал плечами. Прекрасно понимаю, что нашему брату особых торжеств не устраивают. Даже там, в относительно спокойное время, мне вручали награды на обычном совещании, где присутствовало не больше пяти человек.
— Я даже пока не разрешу вам носить этот орден, — сказал Дзержинский. — Будете надевать его потом, на особо торжественные даты.
Давая понять, что «торжественная часть» закончена, Феликс Эдмундович повернулся к Артузову, а тот, словно и не было паузы, сказал:
— Владимир Иванович сумел раскрыть английского резидента, действующего в нашей стране более десяти лет. Возможно, он покинет Россию вместе с белыми. Пока этот Зуев здесь, нужно вытащить из него максимальное количество информации. Мы считали, что товарищ Аксенов уйдет на ту сторону, как только для него сумеют найти «окно». Я уже дал соответствующий запрос в особые отделы шестой и седьмой армий, но оттуда сообщили, что пока ничего не получается. Старые связи либо утеряны из-за наступления то белых, то наших, либо люди, осуществлявшие перевод наших агентов за линию фронта, погибли.
Неужели и мой проводник Ферапонт, которого я с удовольствием бы отправил в мир иной, тоже погиб? Даже не знаю, жалеть о нем или нет. Пожалуй, пока можно и пожалеть, так как он бы сейчас пригодился.
— Можно попытаться использовать каналы архангельского подполья, но там не все благополучно — зафиксировано два случая, когда подпольщики пропадали, не выйдя на связь. Есть риск, что Владимира сдадут контрразведке. Поэтому, вопрос перехода через линию фронта товарищу Аксенову придется решать самостоятельно, — сказал продолжал Артузов.
Ну ни фига себе! Я что, должен теперь один переться в тыл? Это как они себе представляют? Вот я — не очень.
— Владимир Иванович, как вы видите переход? — спросил Дзержинский, словно подслушав мои мысли.
Я хотел сказать — никак не вижу, но коробочка с орденом, которую я так и держал в руках, оказала странное действие. Сжав ее покрепче, сказал:
— После побега из плена у меня сложились неплохие отношения с бойцами стрелковой бригады. В частности, я знаком с командиром бригады Терентьевым, ее комиссаром Спешиловым. А еще с командиром кавалерийского отряда Хаджи-Мурадом. Этот отряд некогда действовал как партизанский. Думаю, у него сохранились связи с местным населением. Надо попробовать, а если что — стану импровизировать. Мне кажется, мне помогут.
— Хорошо, — кивнул Дзержинский. — Думаю, детали и сроки вы обсудите с товарищами Кедровым и Артузовым.
— С Михаилом Сергеевичем обсудить не получится, — вмешался Артузов. — Кедров сегодня утром выехал в Сибирь.
— В Сибирь? — нахмурил лоб Дзержинский, потом кивнул. — Ах да. Совсем забыл. Стало быть, все вопросы вы решите сами.
Я не стал выяснять — с чего это мой начальник уехал в Сибирь, если там идет война с Колчаком. Если нужно, Артузов сам расскажет.
— Есть какие-то вопросы? — обвел нас взглядом Феликс Эдмундович, давая понять, что аудиенция закончена.
— Один вопрос, — не удержался я. — Разрешите показать орден одному человеку?
Артур старательно отвел смеющиеся глаза, зато Дзержинский широко улыбнулся:
— Надеюсь, она надежный человек?
— Очень надежный Феликс Эдмундович, — ответил за меня Артузов. — Член партии большевиков с дореволюционным стажем.
— Да? — с удивлением окинул меня взглядом Дзержинский, словно хотел спросить — не слишком ли я молод для отношений с большевиком с дореволюционным стажем, но не стал.
Выйдя от Дзержинского и кивая усталому секретарю, Артузов вдруг попросил:
— Дай орден подержать. — Спохватившись, махнул рукой: — Ладно, давай ко мне зайдем, там и потрогаю.
Кабинет Артузова располагался на втором этаже. Он был поскромнее, чем кабинет Кедрова, а уж тем более, самого Дзержинского, но все равно, свой кабинет на Лубянке даже сегодня — это нечто!
Освободив меня от шинели, в которой я пришел на аудиенцию у Председателя, Артузов начал рассматривать награду, а потом, прикинув, на каком месте должен располагаться орден, ухватил шило для бумаги и приказал:
— Снимай одежду.
Артура я стесняться не стал, и скоро мой начальник уже привинчивал орден Красного знамени к моей гимнастерке.
— Зеркало здесь, — заботливо открыл Артузов дверцу шкафа.
Ух ты, какой я красавец! Я же совсем забыл, что первые ордена Красного знамени полагалось носить на красной розетке. А с ней, пожалуй, даже лучше.
— Между прочем, ты первый из наших, кого наградили, — сообщил Артур. — Скажу честно: мы с Кедровым чуть на слюну от зависти не изошли.
— Твой орден тебя скоро найдет, — утешил я Артузова, пытаясь вспомнить, в каком году моему начальнику дадут орден? Не то в двадцать первом, не то в двадцать втором. Так что ждать осталось недолго.
Артур только махнул рукой — мол, не сыпь мне соль на раны, потом сказал:
— Володя, учти, я тебе могу дать дня два или три, а больше ни-ни. Если начнется наступление, твоего англичанина ловить станет поздно.
Я хотел сказать, что наступление начнется лишь в январе, так что время у меня еще есть, но не стал. Сколько его, того времени? Добраться до Вологды — кладем двое
