понять, какой именно имеется в виду, можно было только по направлению сурового учительского взгляда.
— Pardonnez-moi, — сказал Никса.
— Вторая позиция, принц!
Саша понял, что это ему. Что такое вторая позиция он уже знал. И это было несколько легче первой.
— Менуэт, принц!
Это было Никсе.
— Менуэт? — переспросил Саша. — Разве его еще танцуют?
— Менуэт, принц, выправляет фигуру, учит ловко кланяться, прямо ходить, и грациозно протягивать руку, — возразил учитель. — И делает все движения и манеры приятными. Четвертая позиция, принц! Поклонитесь!
И изобразил изящнейший поклон, каким-то непостижимым образом выгнув ладони.
Саша попробовал, на всякий случай держась левой рукой за шест.
Огюст выразительно поморщился.
— Mon Dieu! — воскликнул он.
И передразнил ученика, изобразив что-то, по его мнению, жутко неуклюжее и прямо отвратительное. Но получилось все равно изящно.
— Глаза должны быть скромно открыты, означая приятную веселость, — пояснил учитель. — Рот не должен быть открыт, ибо это показывает характер сатирический или дурной нрав, а губы сложены в приятную улыбку, не показывая зубов. Не говоря уж обо всем остальном! Первая позиция, принц!
И отвернулся к Никсе.
А Саша понял, что «легко мазурку танцевать и кланяться непринужденно» он не сможет никогда, а значит, нет никаких шансов, что свет решит, что «он умен и очень мил».
— Менуэт, — повторил Огюст.
Никса, оказывается, умел прекрасно передвигаться на носках маленькими шажками, подпрыгивать и кланяться, причудливо выгибая кисть. На лице его, само собой, играла приятная улыбка.
Саша даже забыл про боль в ногах.
— Посмотрите на Николя Александровича, принц! — сказал Огюст. — Вот как надо!
Учитель почти смог выговорить отчество, что было для него очевидным подвигом.
Саша сначала представил на месте Огюста Тину, а потом на месте Никсы себя. Интересно, как она двигается? Самолетики пускала весьма и весьма.
До «па», не говоря об «антраша», в этот день не дошли, зато выучили с горем пополам шесть позиций. Огюст посмотрел на исполнение и влепил два. Это была первая в Сашиной жизни двойка.
Где ты, советская школа!
Тот факт, что уроки надо делать в специально отведенном месте, в компании братьев, да еще под чьим-то руководством стал для Саши открытием.
Руководство осуществляла Вера Николаевна Скрипицына — строгая дама под шестьдесят, служившая гувернанткой еще у Лины — старшей дочери государя, умершей от менингита.
Саша Веру Николаевну естественно не помнил, зато она его помнила прекрасно.
Так что была явно удивлена, когда он, быстренько сделав свое задание по математике, попытался решить задачи за Володьку. Было жалко смотреть как брат мучается с десятичными дробями. Впрочем, судя по тому, что у Володьки в одиннадцать была примерно та же программа, что у Саши в тринадцать, младший считался талантливее.
— Александр Александрович, — строго заметила Скрипицына, — вам кажется, что вы помогаете Владимиру Александровичу, а вы ему вредите! У вас задания нет?
— Не на завтра, — сказал Саша.
— Можно сделать заранее, — возразила Скрипицына. — Разрешите посмотреть вашу математику.
Он протянул тетрадь.
Скрипицына просмотрела решения задач: каждая через алгебру и через арифметику. Сухонин этого даже не требовал, но Саше было легче сначала решить через «x», а потом уже придумать арифметический метод.
Веру Николаевну увиденное повергло в шок.
— Блестяще, — сказала она. — Только над почерком надо работать.
— Завтра Лагузен, — сказал Никса. — Поработает.
Учитель протестантского училища святых Петра и Павла, то бишь «Петришуле», чистокровный немец Иван Иванович Лагузен был преподавателем чистописания.
— Мне кадеты сунули задачки от академика Остроградского, — сказал Саша. — Вера Николаевна, можно мне их пока порешать?
— Точнее Сашка вытряс из кадетов задачки Остроградского, — выдал Никса.
И Саша достал из кармана свернутый вчетверо листочек с задачками. По 179-й школе он знал, что для того чтобы успешно решить листочек от Константинова, нужно везде таскать его с собой и постоянно над ним думать.
— Я первые восемь, вроде, решил, — проговорил Саша, — а последние две совсем неберучки!
— Как вы сказали, Александр Александрович? — поинтересовалась Скрипицына. — Неберучки?
— Ну, как крепость, которую никак не взять: ни приступом, ни осадой.
— Можно посмотреть? — спросила Скрипицына.
— Конечно.
И Саша протянул ей листок.
Вера Николаевна, едва начав читать, села на стул, потом надела очки и стала похожа на классическую бабушку, как на пакете молока «Домик в деревне», только полнее и суровее.
Перечитала еще раз.
— Александр Александрович! — удивилась она. — Но это для выпускного класса! Вы отсюда что-то смогли решить?
— Первые восемь, — скромно повторил Саша.
— Сашка за лето прочитал учебник по математике для Николаевского инженерного училища, — предъявил Никса штатное объяснение. — Ему Сухонин поставил пятерку в полстраницы, с двумя плюсами.
— Это очень достойно, — похвалила Скрипицына. — А решения у вас с собой, Александр Александрович?
— Да.
И Саша извлек из другого кармана гору помятых листков.
Вера Николаевна посмотрела неодобрительно.
— Я потом красивым почерком в тетрадь перепишу, — пообещал Саша.
— Сашка! Ну, право нехорошо обещать то, чего не сможешь выполнить, — усмехнулся Никса. — Откуда ты возьмешь красивый почерк?
— Сопру у Лагузена.
— Ну, как вы выражаетесь! — возмутилась Вера Николаевна.
— Я хотел сказать, то научусь, — скучно поправился Саша.
Скрипицына тем временем просматривала листки.
— Вы знаете тригонометрию? — удивилась она.
— Немного, — признался Саша. — А чего там? Косинус разности выводится из теоремы косинусов, а все остальное из него следует.
Вера Николаевна немного опешила. Саша предположил, что она не помнит, как выводится косинус разности.
— И логарифмы? — спросила она.
— Они еще проще, там вообще все из определения следует. Как вам мои решения, Вера Николаевна?
— Думаю, что первые пять правильно. По поводу остальных вам лучше спросить у учителя математики.
— Хорошо, — кивнул Саша. — Спрошу. Можно мне девятую пока порешать?
Девятая задача была геометрическая, на доказательство, и речь в ней шла о выпуклом многоугольнике и его диагоналях. Саша давно понял, что она из тех задач, что гордо подписывают своим именем и предлагают на всерос.
— Вы у меня ее будете до завтра решать, — сказала Скрипицына. — Если не до конца недели.
Поспорить было трудно.
— У вас есть еще задание? — спросила она.
— Есть. Закон Божий, география, история, русский язык и физика.
— Этим и займитесь. А Остроградский — в свободное время.
Доброго Бажанова хотелось порадовать, и Саша начал с Закона Божьего.
Языки ему всегда давались так себе, так что в процессе «вспоминания» французского он не понял, что хард ему достался не то, чтобы дерьмовый, но точно слабо тренированный.
Механическая память у него и в будущем была не блестящая, он выезжал на логике и силе воли, а здесь, кажется, была еще хуже. По крайней мере, на вызубривание двух молитв и символа веры он потратил больше часа.
Попросил Скрипицыну проверить. Ответил не без запинки,
