Второе. Почти наверняка расстояние от меня до моей старой жизни равно бесконечности. Параллельный ли это мир, попал ли я в прошлое — значения не имеет, хотя один из ассистентов Петра Николаевича убедительно доказывал, что параллельный перенос в прошлое невозможен, а вот в параллельный мир очень даже возможен. В любом случае отсутствие электричества, наговоры знахарки вместо больничной койки, зелье вместо таблеток — каждый из этих фактов сам по себе еще мог бы встретиться там, где меня уже нет, но не все и сразу. Да и сам разговор. В эпоху засилья телевидения и радиовещания так уже не говорят.
Третье. Сознание старого владельца нашего общего тела пока неактивно, дает о себе знать лишь воспоминаниями и эмоциями. Пока антагонизма к моей личности и желания вмешиваться не чувствуется. Старую личность называют Богдан.
Четвертое. Как и предупреждал Петр Николаевич, Богдан имеет психические проблемы. Совершенно точно гипертрофированную эмоциональность — это следует как из услышанного мной разговора, так и из уровня эмоций и страхов, которые Богданчик выдавал, пока мы с ним были в «наркозе».
Что бы хотелось знать?
Первое и самое главное: как получить осознанный доступ к памяти Богдана? То, что она присутствует, доказано опытом. Попробуем сформулировать какой-то простой вопрос и поискать в памяти ответ. Например: где у нас отхожее место и как туда добраться?..
Я попытался очистить сознание и предоставить телу возможность действовать самостоятельно. Практически без шума соскользнул с печи, мои ноги автоматически отыскали возле печи и нырнули в кожаную обувь, похожую на закрытые кожаные тапочки, и понесли меня сквозь сени в хлев. Задрав рубаху, под которой ничего из одежды не оказалось, и не обращая внимания на косящегося коня, корову и хрюшек за перегородкой, быстро справился с насущными потребностями, давящими на мозги. С чувством удовлетворения, внимательно осматриваясь, направился обратно. В сенях увидел инструменты, аккуратно сложенные в углу. Там стояли деревянные вилы, деревянные грабли, деревянный молоток, деревянная лопата, обитая снизу заточенной полосой кованого железа, железный топор с вытянутой нижней частью, похожий на те, которые я видел в исторических музеях. Конь и корова в хлеву говорили, по крайней мере, о среднем достатке семьи. Преимущественно деревянный инструмент свидетельствовал о дороговизне железа. Если сравнивать с той историей, которую я знал, то это скорее период до XVII века. В комнате возле печи стояло деревянное ведро с водой. Причем ведро было не выдолблено из куска колоды, а собрано из дощечек и стянуто двумя железными обручами снизу и сверху. Дощечки были явно колотыми, обработанными одним топором, без применения пилы и рубанка. Это, видимо, тоже что-то означало, но моих знаний было явно недостаточно.
Заглянув в ведро, я невольно вздрогнул, рассматривая физиономию рослого паренька лет четырнадцати-пятнадцати от роду. «Четырнадцать, мне четырнадцать», — вдруг пришла твердая уверенность. Машинально зачерпнул воды деревянным ковшиком, стоявшим рядом с ведром, и какая-то часть моего сознания отмечала вкус воды, другая размышляла над вывертами памяти, а третья — подала сигнал тревоги и сформулировала желание немедленно влезть на печь и спрятаться под одеялом. Не задумываясь, легко взлетел на печь и укрылся. Через несколько секунд послышались какие-то голоса, потом скрипнула входная дверь — и комната сразу наполнилась шумом и суетой вошедших, моих новых родственников. Отца сразу усадили за стол, а мать с сестрами начали собирать на стол ужин. Сестер у меня оказалось две, старшая и младшая, семнадцати и десяти лет соответственно. Старший брат уже был женат и жил у жены. Слушая разговор, лежа на печи, я пытался понять, что же услышал сверхчувствительный Богдан перед приходом родственников и можно ли доверять его чувству опасности, но так ничего и не понял. Мать попыталась разбудить меня к ужину, но, делая вид, что крепко сплю, невнятно пробормотал, что не хочу есть, и разговор продолжился без меня. А есть хотелось так, что живот к ребрам прилипал, но я был явно не готов к совместной трапезе в столь широком составе.
— Так шо там с Богданом стряслось? — без особого интереса в голосе спросил отец. — Я как тетку Мотрю привез, так мы с Тарасом с кузни не вылезали: сначала казаку Сулиму к оралу лемех железом оббили, двух коней Иллару перековали, потом Степану инструмент изготавливали.
— Откатала тетка Мотря Богдана, — скупо ответила мать. — По лесу бёг да головой ударился. А заплатил Сулим за работу? — перевела она разговор на другое.
— Заплатил… — кисло буркнул отец. — А то ты не знаешь, как они плотят. Добро, хоть с запасом крицу принес, осьмая часть осталась — того и заработали. Крицы совсем мало, нужно в Черкассы ехать.
— Так Иллару скажи, сколько можно терпеть.
— Да говорил я ему уже, он приезжал коней перековывать — обещал с тягла на татар вычесть.
— Ну да, уже на два года вперед, если все сосчитать, ты тягло отработал, а все тебе с него вычитывают.
— Все тебе недогода, пять лет здесь прожили, никто не трогает, казаки не обижают — так шо тебе еще надо? Бога не гневи.
— Да как нас тронуть, если мы каждый год, почитай, пол-лета по лесам да буеракам в Холодном Яру от татар прячемся.
— Так не прячься, а беги за арканом в Крым, если ты такая смелая. Все, хватит балы точить, спать пора. От этих разговоров толку нету — как Иллар сказал, так и будет, плетью обуха не перешибешь.
— А ты попробуй не плетью, а чем-то другим, может, и получится.
— Чем-то другим я тебе что-то другое перешибу, если язык не спрячешь.
— Ты сначала перешиби, а потом грози. Перешибет он — от тебя дождешься. Я тебя первая так перешибу, шо ты своим «чем-то другим» соплю не перешибешь.
— Шо ты плетешь, детей постыдись.
— Если бы я детей стыдилась, то у меня до сего дня их бы не было.
В хате затихло, все улеглись. Ко мне на печь забралась младшенькая сестра — Марийка, услужливо подсказала мне память, и сознание переполнила пришедшая волна нежности к малышке, доверчиво прижавшейся ко мне и моментально заснувшей.
* * *
Кое-как успокоившись, потрясаемый на протяжении всего этого времени эмоциями Богдана, попытался подвести итоги первого дня.
В той уже не прошлой, а позапрошлой жизни, до развала Союза, у меня был хороший знакомый Ваня Тарасюк из Черкасс, тоже физик был, большой знаток истории своего края. Ни одно застолье не обходилось без занимательных рассказов о всевозможных событиях из истории этих мест. Насколько я помню, 700-летие города отмечали в 1986 году, т. е. официальная дата основания — 1286 год. Понятие «казак», как он рассказывал, появилось начиная с середины XIV столетия. Вначале оно было национальным признаком, в формировании нации участвовали кочевники, жившие в низовьях Днепра и Дона со времен Киевской Руси, славяне, татары, половцы и черкесы, переселившиеся на берега Днепра в XIII столетии. По одной из версий, они и основали поселение, получившее название Черкассы. Но очень скоро, уже в конце XV столетия, полностью смешались со славянами, и понятие «казак» стало характеристикой не национальной, а способа жизни, характера, причастности к казацкому войску. Крепость Черкассы просуществовала до конца XV века, потом была разрушена крымскими татарами и вновь отстроена в конце XVI века. Таким образом, согласно нашей истории, мы имеем период до XVI столетия, поскольку Черкассы пока существуют. Холодный Яр тоже упоминался им неоднократно: последний большой лесной массив перед степной зоной. Рельеф Холодного Яра — холмы со множеством глубоких балок с крутыми склонами, большое количество речушек и озер. Одним словом, «партизанский рай». Туда не то что татары, туда немцы в XX веке не совались. Попал я в места хорошо известные, места знаменитые, если у нас с ними география совпадает. Время у нас на дворе XIV–XV столетие, это если сравнивать с историей моего мира, и точнее сказать пока что трудно, да и гадать смысла нет. На текущие задачи точная дата никак не влияет. Как видно из разговора, рулят в поселке казаки, атаман у них некто Иллар, но, судя по всему, народ особо не сетует. Казаки и во времена Войска Запорожского сбор брали с проезжавших по землям войск, купцов, торговцев и чумаков. Значительную часть доходов Войска составляли «дымовые», то есть налог на жилища в пределах Войска. Так что тягло на татар с приезжих — святое дело, напрасно мать сетует. Ведь сторожат, вовремя предупреждают, когда в лес бежать, — это дорогого стоит.
