– Силен-то силен, а со мной потягаться он не возмог – уступил, – заметил Удатный с удовлетворением и легкой гордостью.
– Верно, уступил. А еще и потому он так сделал, что чуял, на чьей стороне правда. А ныне, батюшка, ты сам-то ведаешь, у какого края ее искать там, в Рязани? К тому ж и путь не близок. Как знать, можа, пока ты полки соберешь да туда подойдешь, младшой Ингварь с Константином, во всем разобравшись, миром поладят. А тут и ты заявишься с дружиной. Получится, что ни к селу ни к городу.
Она окончила шитье, деловито перекусила нитку зубами и, держа рубаху на вытянутых руках, еще раз придирчиво оглядела свою работу. Мстислав сидел погруженный в глубокое раздумье. Молчание затянулось, но Ростислава терпеливо ждала, не мешая неторопливому ходу отцовских мыслей. Она даже дыхание затаила, чтоб ничем не потревожить князя, пока он будет делать новый выбор.
– Да-а-а, мыслится мне, что ежели все взвесить как следует, то надо бы погодить малость, – пришел он к мудрому выводу. – Опять же никто подсобить не просил – так чего и лезть? Можа, и впрямь они сами замирятся, – развел он руками. – Ты-то сама как думаешь? – повернулся он к дочери.
– Да по мне как ты скажешь, батюшка, так оно и ладно, – певуче откликнулась девушка. – А думать я никак не думаю. Нешто бабское это дело – в мудреных делах княжеских разбираться. Вон, – она с гордостью показала на рубаху с уже оконченной вышивкой, – это работа по мне. Как оно тебе, по нраву?
– Княжьи думы и впрямь не бабского ума дели, – согласился Мстислав с дочерью. – Тут со всех сторон обмыслить надобно. И так покрутить, и эдак посмотреть. Иной раз и вовсе ум за разум заходит, – пожаловался князь. – А рубаха, что ж, и впрямь славная получилась.
– Самому лучшему богатырю на земле русской шила. Всю душу вложила, – похвалилась девушка, и Мстислав тут же ощутил легкий укол ревности. «С одной стороны, конечно, хорошо, что дочь всерьез замириться со своим мужем решила», – подумалось ему. Но с другой – чего-то и жалко стало, вот только непонятно – чего именно.
Он встал, выпрямившись во весь свой богатырский рост, и, глядя на рубаху, подтвердил еще раз:
– Баско. Только у богатыря твоего я под Липицей токмо спину и видел, – не удержался все-таки, чтобы не съязвить.
– А тут ты неправду речешь, батюшка, – впервые за все время разговора возразила Ростислава отцу, и ее васильковые глаза строго потемнели. – Мой богатырь никогда ворогу спины не казал, потому как везде и всюду только за правду бился и Бог завсегда на его сторону вставал.
Девушка поднялась с лавки и, держа рубаху на вытянутых руках, низко склонилась перед отцом в глубоком поясном поклоне:
– Так что прими ее и носи на здоровье, коли так по сердцу тебе моя работа пришлась, витязь ты мой удалой.
– Так ты оно что же? – оторопел Мстислав. – Оно как же? Ты для кого ее шила-то?
– Для князя великого, чья слава по всей земле русской соколом летит и коего в народе уже давно Удатным кличут, – напевно ответила Ростислава.
– Вона как, – растерянно констатировал ее отец и уже совершенно иначе оценил всю прелесть мудреной витиеватой вышивки, идущей по обшлагам рукавов, по вороту и далее спускаясь вниз к глубокому разрезу на груди. В причудливом сплетении волшебных трав и растений таились диковинные звери, готовые к прыжку на неведомую добычу. Золоченая нитка хитро сплеталась с синей, та с желтой и зеленой, и все это окружало богатый разноцвет всех оттенков красного.
– А я-то мыслил, что ты ее супругу своему, Ярославу, вышила, – и посетовал просяще: – Негоже оно так-то. Сама ведаешь, где мужней женке место.
– Ведаю, – кивнула Ростислава, помрачнев. Зрачки ее глаз потемнели от гнева, став почти фиолетовыми. Не отрывая их от лица князя, она отчеканила, как заученный урок:
– В замужестве девица род свой в одночасье меняет и должно ей с мужем делить все невзгоды честно и пребывать при нем неотлучно, яко в радостях, тако же и в несчастьях. Как повелишь, батюшка, вмиг соберусь. Я вся в твоей воле.
– Вся, вся, – раздраженно пробурчал Мстислав. – А я вот и повелю – готовься. Не ноне, конечно, – тут же добавил он торопливо. – Коли я с Рязанью погодить решил, то и тут торопиться неча. Дожди того и гляди зарядят – зима на носу. Еще… завязнешь где в дороге. А вот как снег выпадет, так прямо по первопутку я тебя и отправлю. И все, – отрезал он. – И не прекословь.
– Отродясь поперек слова не говорила, – пожала плечами Ростислава. – Твоя воля на все, батюшка. – И, провожая взглядом уходящего из светлицы отца, перекрестилась: «Вот и еще три-четыре месяца отсрочки себе выхлопотала».
Она вздохнула и, чтобы быстрее прогнать от себя грустные мысли о неизбежном возвращении в Переяславль-Залесский, вспомнила о том, что именно она насочиняла князю про события в далеком Рязанском княжестве.
«Вот будет забавно, если мои слова и впрямь правдой окажутся, – усмехнулась невесело. – А впрочем, какая разница – кто там убивец, а кто страдалец. Главное, что отец поверил и от похода на Рязань отказался. А там… Там я еще что-нибудь удумаю. Нешто. Не пропадем», – ободрила она сама себя.
Свои хитрости она и за малый грех не считала. Никто же ее согласия не спрашивал, когда замуж выдавал. Сказали – надо, вот и все. На что уж отец всегда потатчиком к старшей дочери был, а тут и он не захотел хотя бы попробовать поговорить по душам. А с другой стороны, о чем тут разговоры вести. Это у простых людей судьба по-разному складывается, а у княжеских дочерей иначе. Она еще в люльке качается, а ее жизнь уже известна. И за кого замуж, и когда.
Ей-то самой и так свезло изрядно, что, почитай, почти до осьмнадцати годков невестилась. Иных и в пятнадцать лет, а то и того раньше, под венец отдают. Да и потом все заранее определено, до самой смерти. А коли супруга твоего костлявая раньше подстерегла, у вдовы тоже путей только два – либо в монастырь, либо оставаться вдовствующей княгиней и ждать, когда сыновья подрастут да когда молодая княжна придет, чтоб свою власть утвердить.
А ежели, как у нее самой – без детей, – то и тут снова две дороги. И вновь одна за монастырскими стенами обрывается, другая же аккурат в Плещеево озеро ведет. И неведомо, что страшнее – сразу на тот свет отправиться али заживо себя долгие мрачные годы хоронить в темнице каменной? Ежели для нее самой такой выбор бы встал – как знать, как знать…
А назад к отцу уже нельзя – не дочь, а вдова, пусть и молодая. Да и кто она в его тереме будет? Так, не пойми что. Замуж же повторно – так не принято у князей «залежалым товаром» торговать. Да и кто на нее польстится – разве старик какой, а это значит из огня да в полымя. Ярослав-то хоть и суров, и зол, и несправедлив, и невнимателен, да много еще всяких «не», включая нрав буйный и руку тяжелую, но все-таки когда он на коне, да в справе воинской, да еще дружина бравая позади – тут уж у любой сердце сладко защемит в груди. Хотя и чужой совсем, и сердцем далек, и мыслями, и отталкивал ее постоянно своими насмешками, когда она помочь с советом пыталась, но ведь муж. Другого-то нет и уже никогда не будет.
