— Ну и ну, — вырвалось у меня, — да тут же ходьбы минут десять... Я почти дошёл, выходит?
— Почти дошёл, — согласилась она, — ещё немного, и точно дошёл бы... — в голосе послышалась ирония.
— И что у вас за аэродром такой, — пожаловался я.
— Он не у нас, он сам по себе, — отрезала девчонка и после короткого молчания вдруг сказала: — Меня Лидкой зовут, Лидией... Жень, ты вот, что... Тут рядом речка хорошая, леса, и в городе и кафе есть, и дискотека... Ты на этот аэродром не ходи. Туда никто не ходит. Почти никто.
— Вы ведь ходите, — возразил я. Теперь, когда блуждания остались позади, у меня появился жгучий интерес к покинутому месту.
— Мы не в счёт, — серьёзно сказала она. — Ты ведь даже не представляешь себе, как тебе повезло, что ты на нас наткнулся...
Мы объехали металлические воротца, Лидка остановилась, и я спрыгнул на землю, подхватил свою сумку. По этой стороне улицы, на которую мы выехали, тянулась лесополоса — наверное, вдоль всё того же аэродрома — и ряд колючей проволоки перед ней.
А на той стороне начинались заборы — я так понял, задняя сторона участков, где стояли дома. Эти заборы словно отгораживали всё остальное от аэродрома.
— Вот, — сказала Лидка. — Вон там, — она махнула рукой, — переулок, по нему выйдешь на Знаменскую дорогу...
— О, мне как раз туда! — обрадовался я и положил руку на руль её велосипеда. — А ты где живёшь? Давай я тебя провожу...
— Я не домой, мне ещё с ребятами встретиться, — быстро сказала она и улыбнулась странной короткой улыбкой. — Счастливо.
— Счастливо, — немного разочарованно ответил я и удивлёно увидел, как Лидка вновь сворачивает в аллею. — Лид! — окликнул я её. — А как нам встретиться?!
— Встретимся! — отозвалась она, налегая на педали.
Адрес «Знаменская дорога 22» оказался большим домом на высоком фундаменте, спрятавшимся в глубине заросшего сада за давно некрашеной металлической оградой из каких-то декоративных дуг. Я неожиданно оробел и топтался у калитки. Какая-то бабулька, шкандыбавшая мимо, ободрила меня:
— Заходи, внучок, заходи, дома Толич, уж часов пять как вернулся.
Гостя встречал... — и улыбнувшись поощрительно, двинулась дальше. Вообще улица была совершенно не городской и довольно оживлённой, мои манипуляции около двери выглядели подозрительно, и я, нажав щеколду, шагнул во двор, раздумывая несколько запоздало, есть ли у деда собака.
Собаки, кажется, не было. Не успел я пройти и половины пути до высоченного крыльца (сбоку виднелась дверь — в подвал, что ли?), как на него вышел высоченный старик, в облике которого была какая-то величественность.
Он был одет в свободную рубашку, старые брюки и сандалии, но на носки, а не просто так. И на меня смотрел, сведя густые белые брови... но не успел я открыть рта, как он сказал, взявшись рукой за перила:
— Женя?
— Да... я... — промямлил я и добавил: — Здравствуйте, дедушка Анатолий...
— Женя, да ты же только завтра должен был... — он осекся и заспешил ко мне (кстати, легко спустившись с крыльца). Я и опомниться не успел, а он обнял меня, прижал к себе, отстранил и сказал ласково: — Женя, здравствуй, внук... — от него пахло каким-то одеколоном и немного водкой. — Что же ты так — не предупредил, ничего не сообщил, я-то завтра собираюсь встречать... Ну, пойдём, скорей пойдём домой, устал, наверное...
А меня вдруг как будто стукнуло — да ведь это деда я видел на станции!!! Вот чёрт, прошёл от него в пяти шагах... Сказать? Расстроится, наверное... Да и неудобно, что не узнал — хотя, что неудобно, я же его не видел сколько...
— А у меня гость, — слегка извиняющимся тоном сказал дед, пропуская меня вперёд с прохладной веранды с почти сплошным остеклением в первую комнату.
Если честно, я не очень обратил внимание на человека, предупредительно поднявшегося мне навстречу из-за стола, потому что моё внимание привлекли предметы, развешанные по стенам. Первое, что я подумал, было ошарашенное: «А мне никто и не говорил!»
Я действительно не знал, что мой дед был лётчиком. Но густо усеивавшие стены фотографии и предметы вроде пары высоченных краг на меху сомнений не оставляли.
Я мысленно горько усмехнулся: ну как после этого говорить, что нет судьбы?! Она с самого утра меня доставала — сперва брошенный аэродром, а теперь ещё и это...
Но тут я наконец-то вспомнил о правилах хорошего тона и, поставив у ноги свою сумку, вежливо сказал стоящему возле стола подтянутому худому старику в лёгком костюме:
— Добрый вечер... Евгений.
— Мартин Киршхоф, — с гортанным акцентом, но без запинки сказал он, протягивая мне руку. — Сожалею, что моё прибытие совпало с вашим, молодой человек. Анатолий говорил мне о внуке, и я даже обсуждал с ним возможность моего отъезда, но он настоял...
— Это мой друг с войны, — дед Толя положил мне руку на плечо. — И он, конечно, никуда не поедет.
— Мне не хотелось бы стеснять... — начал немец, но я преодолел обалдение и вклинился:
— Конечно, нет. Я вряд ли часто стану бывать дома и не буду вам мешать. И вообще, я сам виноват, что приехал раньше и не дал подготовиться.
— Голодный, наверное? — спросил меня дед, и я увидел на столе изобильный разор и на три четверти пустую бутылку водки. — Ты как добирался-то вообще?.. Садись, садись, а сумку я в твою комнату отнесу...
— С поездом, — сказал я. — Да не надо... я потом сам сумку... А где руки помыть? Я на вашем старом аэродроме заблудился по настоящему...
Старики смотрели на меня — оба. Внимательно и встревожено...
...Дом у деда Толи оказался здоровенным. Как объяснил он сам, показывая мне мою комнату, выходившую окнами в сад, этот дом ему подарили за службу на Севере, когда он вышел на пенсию, и тут — не-обычно для особняка тех времён — есть все удобства.
Немец Киршхофф, ненавязчиво нас сопровождавший, сказал, глядя, как я осматриваюсь в своём новом обиталище:
— Ваш дед, Евгений, очень скромный человек. Например, он умалчивает, что дом ему подарили вместе со Звездой Героя Советского Союза. Я не знаю, за что он её получил, но это произошло в мирное время и в гражданской авиации, так что, могу предполагать, что некий экстраординарный по смелости поступок.
— Экстраординарный по болтливости фриц, — проворчал дед. — Дом-то большой, — обратился он ко мне, — а вот с тех пор, как Оля — бабушка твоя, Жень — умерла, я в нём, как в могиле...
— Не надо об этом, Анатолий! — неожиданно резко сказал немец. — И вообще — пойдём, не будем мешать молодому человеку обустраиваться... Потом вы присоединитесь к нам, Евгений? Старики болтливы, но уж как-нибудь вытерпите...
