«Полное спокойствие», как я уже рассказывал, наступило ненадолго. Вскоре Свояк, в той же церкви Спаса, закапывал упокоенного, наконец-то, двоюродного братца, Изю Давайдовича.
Что радует: процедура не сопровождалась аномальными атмосферными явлениями. Видимо, не сезон.
Святой Константин потерял время в Константинополе из-за диспута по очень простой теме:
«Подверглось широкому обсуждению учение, выраженное в словах: «Ты еси Приносящий, Приносимый и Приемлющий». Одни утверждали, что Крестная Жертва была принесена одному Отцу и Духу, но ни в коем случае не Самому приносящему Слову, ибо если последнее допустить, то Единый Сын Божий полностью разделится на два лица… Другие в согласии со словами упомянутой молитвы утверждали, что «приношение было и Самому Сыну, т. е. Единому и Нераздельному Существу Безначальной Троицы».»
По Годунову: «и зарезал сам себя».
Честно скажу — мне пофиг. Но оказаться на стороне «неправильной партии»…
Лежу себе, никого не трогаю, «примусы починяю». В смысле: размышляю над единственным числом в грамматической конструкции «одному Отцу и Духу». Вдруг — кричат. Кричит женщина, слезливо и ругательно.
Сколько раз я себе говорил:
— Ванька! Не лезь в туземные дела. От твоего сочувствия — люди дохнут.
Но… Святая Троица навеяла — пошёл доброго самаритянина изображать.
Рядом с нашей полянкой — овраг. По дну оврага идёт тропинка наверх. Добрые люди выложили её булыжником, чтобы вода не размывала.
Добрая женщина на таком добром булыжнике от добрых людей — добре навернулась. Сидит на земле, держится за ногу и описывает весь мир божий… в очень недобрых визгливых выражениях.
Я ещё весь в Святой Троице, в размышлениях о том, кто же конкретно так круто сам себя поимел на кресте. Поэтому выражаюсь миролюбиво:
— Что ж так, тётенька, неаккуратно. Под ноги надо смотреть. Ну, ничего, до свадьбы заживёт. Помочь чем?
— Ой, деточка, ой помоги старой да невдалой. Помоги встать-то, ручку-то подай.
Тут следом за мной из кустов вываливается мой неразлучный Сухан. Со своей неразлучной рогатиной.
Тётка сразу замолкла, глядит опасливо, пятится, да с первого же шага об корзинку свою споткнулась и на задницу села.
— Не, не… спасибо вам люди добрые… идите себе куда шли… я и сама дойду… мне тута недалече… за мною подруженьки идут, с ними слуги сильные, у них ножи булатные…
Ну — «нет», так — «нет». Солнце уже высоко, пойду-ка я съем чего-нибудь. Обходим тётку спуститься к нашему постою. Тут она, уже в спины нам, и спрашивает:
— А вы чьих будете? Что-то мне обличье ваше незнакомо.
Так-то господа попаданцы! Любые надежды на приватность и анонимность в «Святой Руси» — глупость и наивность. Я это умозрительно понимал. Но чтобы вот так, прямо в каком-то проулке, первая попавшаяся женщина во втором по размеру в стране городе беглым взглядом определила неместного…
Она уверена, что всех городских жителей в лицо знает. И абсолютно уверена, что человек сам по себе не бывает: «чьих будете»…
Что радует — я здесь уже полтора года и могу квалифицированно сформулировать свой «ай-ди»:
— Смоленского столбового боярина Акима Яновича Рябины сын Иван. Это — слуга мой. А ты кто?
— Рябины сын? Какого Акима? Который сотником был? Славных стрелков смоленских? Живой он?
— А что ему сделается? Вон там, полста шагов, на постое сидит, бражку, поди, дует. Давай, тётя, мы тебя доведём. Посидишь, отдохнёшь, со старым знакомцем перемолвишься. Ножка твоя отдохнёт. А там Аким Яныч и коня запрячь велит — довезут тебя до дома как боярыню.
Тётка хромает, на каждом шаге отрывая мне плечо. И молотит без перерыва.
А я из ощущения собственной благостности — вот, добровольно и чистосердечно помог человеку — перехожу в стояние злобной радости: экую я Акиму подлянку нашёл!
Баба-то вздорная, глупая да надоедливая. Из прилипчивых сплетниц, «переносчивая». Эта-то Акиму плешь проест, будет «рòдный батюшка» знать, что с людьми надо по-хорошему.
Под «людями» я, естественно, подразумеваю себя любимого.
Только Аким и сам не пень трухлявый. Лишь углядел бабёнку — велел бражки подать, нашей фирменной, которая княжьим не продалась, да меня за стол посадил:
— Посиди, дитятко, послушай — чего люди бывалые вспоминают, на ус наматывай, ума-разума набирайся.
Вот же жучара! Теперь и мне придётся бабский глупый трёп слушать!
Послать? Да запросто! Но не в присутствии городской сплетницы. Иначе завтра на торгах кумушки местные в крик кричать будут, что «Рябина с рябинёнкам ножами булатными за обедом режутся!».
Сижу-терплю-слушаю как гостья четверть века назад с молодыми стрелками кусты задницей мяла, да что Аким тогда высказал.
Колебания воздуха — мимо, лицо — внимательно-уважительно, в голове — как бы построить поддув в кузнечный горн. Обычная здесь схема мне не нравиться, вот и пытаюсь изобрести чего-то новенькое, хотя всем известно: надо ставить мехи кузнечные и качать ими воздух. «Как с дедов-прадедов бысть есть».
Тут молотилка зацепилась. По ключевым словам: Анна, вдова, гробница.
Ничего не напоминает? — Правильно. Мольер, «Дон Жуан». В варианте «Каменный гость», А.С. Пушкин.
Только статуи командора нет. Поскольку статуй на «Святой Руси» нет вообще.
«Не сотвори себе кумира» — старинное еврейское правило. Со времён Исхода и «золотого тельца».
Российское правительство в начале 21 века подарило Иерусалиму статую царя Давида. Умники поставили её около тамошней иешивы. Тут будущие раввины толпами ходят, «не сотвори себе…» в обраввиненные мозги забивают, а тут голый идол стоит… Вот его и… деформировали.
Можно сказать: «акт вандализма», можно: «защита традиционных ценностей».
Почему кусок камня, в котором наше воображение при определённом освещении, находит сходство с человеческим телом или животным — «нельзя» — грех идолопоклонничества, а доску с пятнами разных оттенков, в которых наши фантазии видят чего-то типа трёх мужиков со стаканом — «можно» — святая икона?
Здесь — не Мольер: статуи нет, вместо командора-покойника — покойник-кречетник.
Ну что тут непонятного?! Есть — соколы, есть — кречеты. Их и в «Слове о полку Игореве» вспоминают. Есть княжеская соколиная охота — важный элемент придворного образа жизни.
Нет ещё лучших кречетов — исландских белых, за которым датские короли ежегодно специально посылали корабль. Нет «красных кречетов», которых Московским государям будут под особой охраной привозить с Русского Севера.
