Татьяна Апраксина - Порождения ехиднины

И тихо. Главное - тихо.

- Давайте, - говорит Кейс. - Марш к начальнику за разрешением и ко мне с ключами. Мой чемодан в багажнике. С кроватью можно разобраться и потом, но до вечера - обязательно. Чем быстрее я начну, тем быстрее я уеду.

Кровать - это необходимость. Когда работаешь больше суток подряд, качество падает. Нужно спать. И предмет должен быть перед глазами, иначе забудешь.

И только лежа можно пользоваться ноутбуком больше десяти часов подряд. Все остальные позы - себе дороже. Не исключено, что господин Дельгадо скоро поймет, почему, если уж нельзя постелить на полу в участке коврик (почему нельзя? несолидно, видите ли) - то не нужно хамить сотрудникам после того, как они очень долго и чинно сидели за обычным столом на обычном, даже не эргономичном от слова "совсем" стуле. Поймет на своей шкуре. Может быть, тогда и напольные коврики для сотрудников войдут в обычай.

- И да, - вспоминает Кейс, - у вас тут наверняка можно купить лист. За это я заплачу, по такой погоде - даже по городской цене.

Лист коки - приятный мягкий стимулятор, не хуже хорошего зеленого чая, которого здесь днем с огнем не найдешь. Я раскатаю это дело, - думает Кейс, - я раскатаю этого урода в здешнюю тортилью. Или нескольких уродов, если это не серия. Я вернусь во Флориду через неделю-полторы максимум. Если повезет, даже раньше - но время еще есть. И Дельгадо станет не до ковриков, потому что если Аболс не откроет мне дверь, я ее взорву.

Если тебя просят вывезти средних да Монтефельтро на море - это вполне приятно. И Пауле отдых, и вообще... Конечно, нужно быть европейцами, чтобы купаться зимой в воде температурой +23, но оба довольны. Если тебя вдруг сдергивают с обоими корсарами назад, в корпорацию - это не трагедия, потому что на пляже отчаянно скучно даже с корсарами, а купаться куда приятнее в бассейне или во флоридском аквапарке. Корсары, конечно, обижаются - но слова "мама велела" пока еще имеют над ними магическую власть. Вот над младшим Антонио - уже не вполне, он на море ехать отказался. Тоже понятно: ему в тринадцать с книжкой и то интереснее, и если можно шариться по лабораториям и помещениям службы безопасности, так плевать на море, а уж вылазка в город...

Когда ты после сборов уединяешься в туалетной кабине и набираешь сообщение Максиму, желая узнать, что случилось, поскольку приказ возвращаться пришел по его линии, а не от Паулы и не от охраны да Монтефельтро, и узнаешь, что Антонио-младший пропал в столице, Антонио хочется оторвать уши. Пропадает он уже в четвертый раз: гуляет по Флориде, заводит знакомства, при помощи столичной шпаны измывается над охраной, а потом, когда ему звонит мать, объясняет, что он вообще-то эту охрану видит с крыши, как они суетятся, так что все под контролем, мама. Потом соображаешь, что если бы и в этот раз все было как раньше, никто бы не стал устраивать экстренную эвакуацию средних с пляжа.

Корсарам об этом, конечно, говорить нельзя. Но шестилетке Пьеро достаточно того, что мама велела, а вот одиннадцатилетний Франческо-младший - это ходячее наказание. Как взглянешь в эти анимационные огроменные глазища небесной синевы, так и понимаешь, почему его назвали в честь дяди. Только дядя уже вырос и отрастил хоть какую-то выдержку - а этот... Пубета... Пубертатный период, ага. Помноженный на характер. Глаза уже на мокром месте.

- Что-то случилось? - спрашивает для вида, кажется, а сам уже уверен: да.

- Ничего не случилось, - напоказ ворчит Алваро. - Ваш старший братец опять над охраной измывается. А нам отдуваться, потому что так по протоколу положено.

- И вот так всегда, - говорит кареглазый, как отец, Пьеро. Интересно, почему дети в этом возрасте так любят воровать у взрослых и фразы, и интонации? Невероятно же смешно звучит, когда такая малявка говорит тоном... чьим на этот раз? Кажется, синьора Анольери. Услышал, проникся, прибрал.

Младший Франческо молчит. Надул губы, отвернулся к окну и молчит. Вот тут сразу начинаешь верить в ту давнюю скверную историю с отцом Франческо-старшего. Почуял неладное буквально из ничего, из воздуха, из настроения Алваро что-то выловил. И трогать его - такого - и страшновато, и нельзя. Обычно детеныш ласковый, как котенок - все трое такие, старший только суховат, - но вот сейчас светится надпись "Руками не трогать".

- Так, - говорит Алваро. - Ничего не произошло, просто Антонио перегнул палку и все делается, как принято. Я ему не завидую, когда его найдут. Но наша задача сейчас какая? Не трепать нервы маме, хватит с нее одного Антонио. Так что возвращаемся, ужинаем, умываемся - и смотрим телевизор. - Под присмотром гувернанток и прочего персонала, который понатащили да Монтефельтро, но из гувернанток эти пираты веревки вьют. - На маме не виснем и подать ее срочно со сказками и колыбельными не требуем. Договорились?

- Телевизор? - подпрыгивает Пьеро. Им обычно вместо телевизора включают что-то приличное, детские фильмы и образовательные передачи, но тут можно сделать исключение. - И новости?

- И новости, само собой. - И откуда у шестилетнего ребенка из такой семьи неугасимая страсть к сводкам происшествий, репортажам о катастрофах и преступлениях?..

- И про маньяка?

Пресвятая Дева, когда успел просочиться-то? К охране в машину залез, что ли? Какая сволочь пустила все эти гнусные репортажи средь бела дня? Да от них же тошнит почище чем от лекарств...

- Про маньяка, - обещает Алваро, - я тебе сам расскажу. У меня есть во-от такая, - размером с Пьеро выходит, - книга. "Самые громкие преступления века" называется. Там этих маньяков...

- С картинками?

- Разумеется. - Но картинки тщательно отобраны и не так выразительны, как репортажи в новостях. Хотя Пьеро, чтоб начать видеть кошмары по ночам, нужно оказаться на месте крушения авиалайнера, не меньше. Двадцать пять килограммов непробиваемого оптимизма, энергии и аппетита до всего на свете, от возни до маньяков.

Как бы этому телевидению внушить хорошие манеры? Позвонить, что ли? И начнется вопль на всю Флоресту: корпорация зажимает свободную прессу. А я бы и зажал в тупике за такую свободу. Между дулом автомата и годной стенкой. Куда Франческо-старший смотрит? Явно не в дневные новости.

Приехать, выгрузить пиратскую команду, выдать гувернанткам на мытье и кормление, пообещать вернуться с новостями, намекнуть старшей из дам, что за младшим Франческо надо приглядеть - и к Максиму. Паула наверняка там.

И застыть на входе в кабинет, и обнаружить... возмутительное. Заместитель наш по внешней безопасности развалился в кресле, откинул спинку, а его гладят по голове, а он жмурится, как кот на нагретой крыше.

- У вас руки холодные, как у Джастины. Вы точно родня только через Франческо?

- Еще по разуму, наверное, - улыбается Паула. И кладет ладони этому на лоб. Если у нее руки холодные, то ее нужно на диван и отпаивать чаем, придурок, а не мурлыкать тут... вот свинья же! Влез, понимаете ли. Ему что, своей семьи мало? Нашел, значит, момент и повод - и влез...

- Я вам не помешаю?

- Нет... мавр флорестийский, - отвечает наглый оккупант. Еще и издевается.

- Ну что ты, солнышко? - Паула улыбается через силу. - Тебя не слишком замучили?

- Нет. Вверенная мне команда пиратского брига подкрепляется и принимает ванну при помощи рабынь. Мне приказано разведать обстановку и доложить...

Нет, думает через полчаса Алваро. Это я докладывать, особенно Франческо-младшему, не стану. Потому что Антонио до сих пор не нашелся и уже вовсю отрабатывается версия похищения. Это, пожалуй, должна делать мать, а не я. Она знает, что и как сказать. А я мирно почитаю Пьеро обещанное из книжки - и спать, спать. Им спать, конечно.

А вообще, убирать их отсюда нужно, обоих. Куда-нибудь, где интересно, безопасно и где они по окружающим ничего не поймут. А то здесь они сами загнутся и Паулу заездят. И я даже знаю, куда.

Зайти. Потратить полтора часа на демонстрацию добытой у безопасников в шкафу книги. Переключить сначала Пьеро с любимых маньяков на самое громкое ограбление века, на Лионский банк. Устроить увлекательную игру "а теперь давайте догадаемся, как все было сделано", благо с ним в такую некогда играл синьор Эулалио. Потом заставить младшего Франческо шевелить мозгами и опережать следователей - и даже развеселиться под конец.

Забавные дети. Если их спросить, кем они хотят быть, Пьеро сходу выпалит "журналистом!", и, кажется, правильно видит свое место в жизни. Антонио-младший слегка усмехнется - "наследником, кем же еще?". Младший Франческо уставится в туманные дали в поисках ответа.

И все трое на самом деле хотят быть. Быть - это как мама и папа, как дядя Франческо, как дядя Рауль, как дедушка, как двоюродная бабушка, которую убили на рабочем месте, как все, кого они знают. Они вообще не представляют себе, что можно иначе. Не знают, что жить, как хочется, что заниматься любимым делом, что стоять за свое, даже с риском проиграть, для многих - роскошь, а для большинства - нечто вообще непредставимое. Ему, Алваро - теперь-то это яснее ясного - чтобы выскочить из колеса, потребовалось сойти с ума.