- Наверное, я плохая подпольщица, раз не могу отказаться от некоторых слабостей, - задумчиво улыбнулась Марта. - Но я - женщина. В первую очередь - женщина, а уж потом борец с гансанос. Мы все в первую очередь мужчины и женщины, а уж потом...
Марта криво усмехнулась, сморщила свой маленький курносый носик, чуть приподнялась на локте. Полотняная накидка, служившая им одеялом, сползла с девушки, открывая взору Фиделя две маленькие аккуратные груди. Очень маленькие, как у девушки-подростка. Пунцовые зрачки сосков дерзко взирали на Фиделя.
- Как ты думаешь, что с нами будет? - спросил Фидель.
- Ты же знаешь, что я.... - начала было Марта, но вдруг осеклась. И посмотрела на Фиделя сверху вниз. В ее взгляде было ожидание, и Фидель медленно провел указательным пальцем по податливо мягкой, и в тоже время упругой выпуклости. И услышал частые толчки сердца, скрытого частоколом ребер. Фидель бережно накрыл ладонью маленький островерхий холмик, а другой рукой обнял женщину за плечи, привлекая к себе, чтобы ее невзрачные бугорки коснулись его тела. Ему было приятно ощущать это невесомое, но вызывающее неистовое желание близости, касание.
- Не надо, - тихо, но твердо сказала Марта, освобождаясь из его объятий. - Не сегодня...
Она встала с топчана, оставив Фиделя лежать одного. Лунные блики прорвались сквозь створки жалюзи, и поскакали по ее обнаженному телу, которое сейчас еще больше напоминало мраморную скульптуру. Только если мрамор был холодным, то тело Марты - горячим, и Фидель это помнил. Он лежал на топчане и смотрел снизу вверх на любимую женщину, на ее стройные, точеные ноги, на мягкие тонкие руки, на невысокую грудь, на поджарый, как у волчицы, живот, на кудрявый треугольник мягких, как шелк волос внизу живот - и чувствовал, что в каждую клеточку его тела вползал необъяснимый страх, липкий, как кровь на мостовой. Фидель никак не мог понять, чего же он так боится, страх засел где-то в желудке, охватывая внутренности холодными щупальцами, из которых сочилась ядовитая кровь, отравлял душу и тело, парализуя не только ощущения, но и мысли и чувства.
Марта медленно, словно о чем-то задумавшись, подошла к окну, у которого стоял колченогий стул, на спинку которого была наброшена ее одежда. Натянула клетчатую юбку, полосатую тельняшку. Порывисто обернулась к Фиделю - и его тело пронзила быстрая волна ледяного холода. Он увидел, что в небесно-голубых глазах Марты сидит страх.
Такой же, что терзал сердце и самого Фиделя...
- Знаешь, мне иногда кажется, что мы живем в не настоящем мире, - хрипло сказала Марта, тяжело плюхаясь на стул и нервно закуривая. - Что мир, окружающий нас, это иллюзия. Декорации, построенные для съемок фильма или постановки какого-то бродвейского спектакля. А за декорациями, - она обвела вокруг себя зажатой в пальцах дымящей сигаретой, - за декорациями скрывается либо настоящий мир, либо пустота, потому что на самом деле ничего, кроме этих декораций, не существует. Как не существует и нас самих, потому что мы всего лишь придуманы кем-то...
- Я плохо понимаю тебя, Марта, - Фидель тоже встал с топчана, поспешно натянул брюки.
- Я и сама не понимаю, как это объяснить... - Марта крепко затянулась, затем выпустила в потолок сизую струйку дыма. - Понимаешь, иду я сегодня по Малекону, и вижу немецкий патруль. И у меня возникает какое-то странное чувство... словно кто-то, сидящий внутри меня, говорит мне, что этого не может быть. Не может быть потому, что на самом деле нет никакой оккупации, как нет и самой войны. То есть война, конечно же, есть, но она идет где-то очень далеко от нас, в Европе и в России, но не у нас...
- Ты просто устала, - Фидель подошел к девушке, встал перед ней и положил ей руки на плечи. И почувствовал, как напряглась Марта. - Устала ходить по лезвию ножа...
- Да, я устала, - легко согласилась Марта. - Устала, Фиделито...
Марта шумно выдохнула, и в воздух снова взвилась сизая струйка дыма.
- Я устала, и мне нужно отдохнуть, но мне кажется, что меня ждет отдых только в могиле. Если она будет, эта могила. А то ведь мое тело могут просто сбросить в море, как сбросили ребят из пятерки Санчеса. На корм акулам... - она криво усмехнулась.
- Откуда столько пессимизма, Марта? - Фидель попытался обнять женщину, но она выскользнула, как угорь, из его объятий. И, встав со стула, уткнулась лбом в оконные жалюзи.
Фидель остался стоять, опираясь на спинку стула.
- Мне кажется, что сегодня много должно решиться, - тихо сказала Марта. - Сегодня мы будем клеить листовки, и я не знаю, чем все это закончится...
Фидель уже знал, что в тяжелой парусиновой сумке, которую приволокла Марта, находились листовки с призывом Батисты подниматься на борьбу за свободу и независимость. По словам Марты, Че, который, как и многие молодые кубинцы, включая и самого Фиделя, недолюбливал сбежавшего во время немецкого вторжения диктатора, сначала категорически отказывался работать на Батисту. Однако, как рассказывала Марта, нашлись "очень влиятельные люди", которые прозрачно намекнули неистовому Эрнесто, что те, кто не согласится подчиняться их приказам, будут уничтожены как предатели кубинского народа. Но это еще не все: пройдет слух, что Че был тайным осведомителем гестапо. И его честное имя будет опорочено навсегда. Так что Че, стиснув зубы, согласился с тем, что теперь Молодежное подполье имени Хосе Марти будет действовать исключительно под руководством батистовцев.
- Мне кажется, - после недолгого молчания продолжила Марта, - что наша борьба не имеет никакого смысла. Куба под немцами уже почти год, и если раньше обыватель настороженно, с ропотом относился к "новому порядку", то сейчас почти не осталось недовольных. Немцы особо не лютуют, как в самом начале, то есть обыватель перестал опасаться за свою жизнь. В Северо-Американских штатах идут тяжелые бои, но кубинцев это почти не волнует - наоборот, обыватель искренне радуется тому, что немцы как следует всыпали спесивым янки. Для многих кубинцев Штаты - синоним прошлого рабства... Да, я думаю, что еще год-два - и Америка окажется под сапогом Гитлера. Если уж сталинская Россия, на которую так уповает Че, не выдержала вторжения, то и янки не смогут долго сопротивляться... Пока на Севере будет идти война, на Кубе наладится мирная жизнь, и все забудут ужасы первых недель оккупации. Настанет новая жизнь. И в этой новой жизни не останется места подполью. Нет, я говорю не о том, что нас разгромят и уничтожат - хотя и это не исключено... Просто немцам удастся полностью переманить на свою сторону обывателя, который будет сыт и уверен в завтрашнем дне, а потому смирится с тем, что Куба стала частью Третьего Рейха. А подполье... Подполье исчезнет само собой. Большинство из тех, кто пришел в Сопротивление, повинуясь романтическим устремлениям юной души, в один прекрасный день поймут, что жить можно и при немцах. Причем жить, не рискуя жизнью. Потому что немцы не мешают обывателям наслаждаться мелкими радостями жизни, как-то курение сигар, потягивание гаванского рома и занятия сексом. Выясниться, что оккупация не мешает обывателям работать и зарабатывать, не мешает веселиться и отдыхать. Не все, конечно, станут такими обывателями... Вот Че никогда не смирится, это точно. Он - прирожденный революционер, борец за свободу. Че ненавидит обывателя, для которого жизнь дороже свободы. И обыватель так же искренне ненавидит Че. Вернее, не самого Че, потому что большинство обывателей ничего не знают о нем. Обыватель ненавидит таких людей, как Че. Потому что Че мешает им быть обывателями. А обывателям не нравится, когда им мешают жить, как они хотят. И они сделаю все, что бы Че не было. Они выдадут его гестаповцам, или сами расправятся с ним. Че погибнет, так или иначе. А вот такие, как мы, для кого важнее все-таки жизнь, а не борьба, останутся. Мы останемся, выживем и в конце концов превратимся в примерных обывателей, которые не станут шарахаться при виде немецкого патруля, а спокойно пройдут мимо, а если их остановят, с готовностью предъявят документы, выданные в комендатуре...
Марта замолчала. Фидель увидел ее кривую усмешку. Сигара в ее руке давно уже погасла, Марта совсем забыла о ней.
- Ты забыла, что я потерял отца и брата, - играя желваками на побледневших щеках, проговорил Фидель. Он никак не мог понять, что произошло с Мартой, которая так же, как и он, ненавидела немцев. Очевидно, Марта действительно очень устала...
- Я знаю: это твоя боль...
- Поэтому я и не хочу, чтобы на Кубе хозяйничали гансанос! - крикнул Фидель, рубанув воздух ладонью.
- Немцы тоже люди, - с тихим вздохом заметила Марта. - И под ними живет уже половина мира. И не везде плохо живет...
- Ты не права, - горячо проговорил Фидель. - И ты это сама знаешь. Ни ты, ни я не хотим, чтобы на острове хозяйничали немцы!
Фидель сказал это твердо, потому что ему очень не понравилось, что говорила Марта, хотя ее слова почему-то казались Фиделю правильными, и не только правильными, но и убедительными, и роняли в глубокие лунки его души твердые зерна сомнения.
