Николай вышел, коротко поздоровался с присутствующими. Вместо приготовленного экипажа приказал подать себе коня. Легко вспрыгнул в седло. Поглядел в северном направлении. По-видимому, гроза уже шла над Александровской. Небо на горизонте беззвучно прочерчивали яркие всполохи.
Смеркалось. Подъезжали к Гатчинскому дворцу. Голова конвоя уже заворачивала к парадному подъезду, когда царь вдруг неожиданно дал шпоры коню, пустив его галопом по парку. Повинуясь короткому жесту начальника конвоя, его чины веером рассыпались вслед за императором, поскакали на незначительном отдалении.
Николай гнал коня по знакомым с детства павловским охотничьим просекам. Слева и справа параллельными тропинками неслись конвойцы, не опережая царя, но и не отставая. Николай поддал еще и без того бешено несущемуся жеребцу, забирая в дальнюю, самую глухую и дикую часть парка. Усмотрев издалека просвет между деревьями, натянул поводья. Поднял коня на дыбы, перепрыгивая через упавшую сосну. Продрался сквозь бурелом, потерял фуражку. Выехал на небольшую поляну, окруженную со всех сторон деревьями. Остановился, переводя дыхание.
«Господи, ну почему мне? – проносилось в голове. – Ведь отцу было бы сейчас всего пятьдесят восемь, не так уж и много… Да и до сего момента ведь все было вроде хорошо. Могло бы и дальше…»
Николай вытер ладонью взмокшее лицо. Перед глазами в который раз опять встал Саров, монастырь, услышанное…
Пошарил по карманам в поисках папирос. Папирос не было. Несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул.
«Все хорошо, все, – почти прошептал, шевеля губами. – Так надо».
«Да воскреснет Бог, и расточатся врази Его…» – Слова молитвы падали каплями умиротворения…
Хрустнула ветка. Царь обернулся. На поляну въехал офицер конвоя. Спешился, подошел, протягивая потерянную Николаем фуражку:
– Ваше Величество…
Николай надел фуражку, пристегнул подбородочный ремень. На поляну въехало еще несколько человек. Царь обвел их спокойным взглядом. Потом еще раз вытер ладонью лицо. Оно было все мокрое. Сверху беззвучно уже несколько минут капали крупные капли докатившейся до Гатчины грозы.
– Все, братцы. Спасибо. Домой, домой…
Июльским вечером, когда на улице было особенно душно, в квартиру на Гороховой к Сергею Платоновичу Ключевскому позвонили. Собиравшаяся уже уходить горничная вернулась из прихожей обратно. Постучалась в дверь кабинета.
– Да-да!
– Сергей Платонович, к вам визитер. Представился господином Выриным.
Ключевский нашарил ногами под письменным столом тапки. Поднялся, запахивая полы халата. Отхлебнул из стакана в серебряном подстаканнике глоток остывшего чая.
После того как он утром сошел с борта «Валахии», весь сегодняшний день Сергей Платонович провел в трудах и заботах. Пришлось сделать несколько визитов в некоторые учреждения и разным лицам. Почти полуторагодовое отсутствие в столице – дело не шуточное! Под вечер он смертельно устал. Однако, услышав фамилию Вырина, бодро вышел в коридор:
– Ступайте, Глаша. Завтра как обычно.
Горничная изобразила книксен и юркнула между господами в незатворенную входную дверь. Ключевский прошагал до конца коридора, захлопнул дверь и несколько раз провернул ключ в замке. Повернулся к гостю:
– Здравствуйте, Афанасий Николаевич.
Вырин протянул руку, потряс протянутую в ответ ладонь Ключевского:
– Здравствуй, Сережа. Рад тебя видеть.
Ключевский распахнул двери в гостиную:
– Проходите, Афанасий Николаевич.
Пока Вырин располагался, хозяин достал бутылку коньяка. Легонько потряс ей в воздухе:
– Полуторалетнюю выдержку гарантирую точно…
Проговорили долго. За окном стало темнеть. Как-то уж слишком резко.
Вырин оперся о подоконник:
– Гроза собирается.
Прошелся по комнате. Еще раз покосился на стоящий рядом с коньячной бутылкой прямо на столе саквояж. Посмотрел на Ключевского:
– Слушай, а ты что, и вправду бабочек с Новой Гвинеи привез?
Ключевский усмехнулся:
– Было дело. Только чуть северо-западнее.
– Когда ж ты успел, милый человек?
– Выпадало время между нашими заботами. Там кроме бабочек еще кое-что интересное водится. Сдал сегодня экспонаты на хранение при Академии наук. Там своя специфика, особые условия хранения нужны…
По всему было видать, что Сергей Платонович готов пуститься в подробные разъяснения об объектах своей научной деятельности. Вырин недоуменно потряс головой:
– Погоди, погоди. Так твои сундуки, что ты сегодня в Академию привез, и вправду научную ценность представляют?
– Обижаете, Афанасий Николаевич. – Ключевский откинулся в кресле и даже, как показалось Вырину, досадливо оттопырил губу. – Мне, между прочим, диссертацию писать предлагали. Может, и напишу… на старости лет.
– То-то я смотрю, ты первым делом в Академию поехал.
– Ну не в Адмиралтейство же у всех на виду, – ухмыльнулся в бороду Ключевский.
За окном прогрохотало. На мостовую упали первые капли воды. Через минуту дождь шел сплошной стеной.
Вырин стоял в дверях с саквояжем в руках:
– Не вымокнет?
– Нет. Он непромокаемый, – ответил Ключевский. – Вы вот так один и пойдете?
Вырин кивнул:
– Возьму извозчика.
– Такой ливень. Я дам вам Дедушкина.
Сергей Платонович ушел в глубину квартиры. Через минуту вышел вместе со своим помощником по экспедиции, человеком весьма внушительной физической комплекции.
– Дедушкин, поступаете в распоряжение капитана второго ранга Вырина.
– Есть!
Дедушкин вытянулся во фронт и так щелкнул каблуками, что эхо разнеслось по всем закоулкам огромной квартиры.
– Тихо, тихо, – улыбнулся Вырин.
Лицо Дедушкина расплылось в ответной улыбке:
– Завсегда вами весьма довольны, Афанасий Николаевич.
– Ну и что ты по поводу всего этого скажешь, Степа? – спросил один заслуженный адмирал другого не менее заслуженного адмирала.
Адмиралы возвращались поездом из Гатчины в Петербург. Небольшой столик был уставлен стаканами с чаем и весьма скромной снедью, прихваченной на скорую руку из вокзального буфета. В купе стоял крепкий аромат гаванских сигар. Беспрерывно выпускаемые то одним, то другим адмиралом кольца дыма уносились в приоткрытое окно вагона. Больше в купе никого не было.
– Вот мы с тобой тут как испанцы дымим табачком кубинским. А ведь они свою войну плохо кончили…
– Да и начали неважнецки.
– Ладно, не ворчи…
– Предстоит большая работа, Зиновий, – отвечал другой адмирал. В очередной раз пыхнул сигарой. – Причем в кратчайшие сроки…
Накануне вечером на петербургские квартиры адмиралов нарочными были доставлены пакеты из канцелярии Министерства императорского двора. По личному распоряжению Государя каждому адмиралу надлежало явиться 21 июля к 10 часам утра в гатчинскую резиденцию. Рано утром за каждым из адмиралов были высланы экипажи, отвезшие их на один вокзал. На этом вокзале адмиралы сели на один поезд. Правда, о том, что ехали вместе, узнали, только сойдя в Гатчине. Успев друг друга лишь поприветствовать, отправились на заранее высланных колясках в императорский дворец.
Ровно в десять Зиновий Петрович Рожественский и Степан Осипович Макаров стояли в приемной перед дверью царского кабинета. Обменялись выжидательными взглядами. Поговорить так и не успели. Распахнулись створки дверей…
Николай недавно вернулся с пешей прогулки по гатчинскому парку. Выглядел отдохнувшим, держался спокойно и уверенно. Сразу поднялся из-за стола, пожал вошедшим руки. Предложением обсудить дальневосточную тему не удивил…
Беседа с царем продолжалась несколько часов. Николай с первых минут попросил обрисовать возможные, по мнению адмиралов, варианты развития событий в случае конфликта с Японией. Попросил высказаться с предельной откровенностью.
Макаров с Рожественским излагали поочередно. Не сговариваясь, дополняли друг друга. Царь почти все время только внимательно слушал.
Картинка, которую, справедливости ради следует отметить, уже затрагивалась в большем или меньшем приближении на разных совещаниях у царя, в общих чертах вырисовывалась следующая. Японский флот окончательно завершит все приготовления к войне к концу текущего, 1903 года. До этого момента начало боевых действий маловероятно. Задача японцев – захватить господство на море. Это им необходимо, чтобы высадить на материк свою сухопутную армию и обеспечивать ее снабжение с Японских островов. Господство на море – основное условие для достижения японцами победы. При соблюдении этого условия Япония может беспрепятственно наращивать свои сухопутные силы в любой точке Дальнего Востока. Вероятнее всего, это будут Корея, Маньчжурия, Ляодунский полуостров, возможно Приморье. Операционные линии японской армии на континенте окажутся очень короткими. Это позволит японскому сухопутному командованию в кратчайшие сроки после начала войны сосредоточить на театре боевых действий огромное количество сил и средств. Практически такое, какое может быть ограничено только ресурсами самой Японии. А это для дальневосточного театра очень внушительная цифра.