И тут атака.
Но у разбойничков ничего не вышло. Семен присев, как почувствовав, что будет атака. И не просто присел, а сделав при этом выпад. Через что насадил атамана на свой шомпол. Пробив тому в живот.
Тут же от вернулся назад, выдернув клинок. И сразу же атаковал ударом наотмашь, рубанув по шее того супостата, что пытался достать Кирьяна сбоку. Раз. И тот выронив дубинку, схватился за шею, откуда фонтанировала кровь из рассеченной сонной артерии.
Кирьян и сам не сплоховал. Обычный короткий тычок. И еще один разбойничек упал с пронзенным бедром. Там ведь не шило. Там пусть и узкий, но меч, отчего рана выходило довольно широкой. Однако из-за хорошо прокованного граненого наконечника «тыкал» этот меч замечательно.
И тут с улицы в переулок влетел десяток всадников. Городская стража. Государь уделял внимание безопасности столичных жителей, поэтому уж что-что, а патрулирование улиц Москвы организовал.
— ВСЕМ СТОЯТЬ! — рявкнул десятник. — Что здесь происходит?
— Эти на нас напали, — прохрипел атаман, — пытались отнять сани, которые мы с торжища везли.
— Врет! — воскликнул Семен. И распахнул тулуп, под которым находился полукафтан в королевских цветах, а на шее аккуратно покоилась медаль Мужества. — Я и Кирьян Зайцев командиры артиллерии. Вступились за купца Ефима, которого эти ухари грабили.
— Грабили бы, прирезали и телегу угнали, — процедил атаман.
— Господин десятник, — подался вперед купец. — Истинно говорит Семен сын Безухов. Грабили меня эти молодчики. А не убили сразу потому что денег в санях не нашли. И пытали — куда я их дел.
Несколько секунд десятник думал. После чего, холодно и жестко произнес, обращаясь к разбойникам:
— Сложить оружие!
— Господин десятник! — Прохрипел раненый атаман. — Упустишь же разбойников.
— Вот сейчас пройдем к дежурному и разберемся.
— Бей… — процедил атаман и попытался достать откуда-то выхваченным ножом близь стоящей лошади по ноге. Но не успел. Семен ткнул его шею эспадой.
И завертелось.
Но ненадолго. Потому что против десятка конной городской стражи в доспехах и с палашами да двух офицеров с эспадами, эти разбойнички ничего не смогли сделать. Слишком быстро их перебили…
— Бывай Ефим, — хлопнув на прощанье старому знакомому по плечу, произнес Семен. Пожал руку десятнику. И отправился дальше — куда и планировал. Кирьян же, несмотря на рану последовал за ним. Рука правда, левая висела плетью. Но раз собрался идти знакомиться с сестрой друга-приятеля, то из-за такой мелочи не стоит отступать.
Десятник же недовольно поморщился, глядя на эту банду, что лежала на снегу. Уже не первый раз такое. И, как ему кажется, их становится все больше. Отчего-то разбойнички стали промышлять вот так — группами. И где? В самой Москве. Приходят под видом разнорабочих, да вот так и шалят, зажимая купчишек по углам. Иной раз в дом какой лезут. Причем, что любопытно, они все из довольно удаленных городов. Даже не из московской провинции. Он уже докладывался об этой неприятности. Но ничего сделано не было. То ли недонесли выше, то ли королю нет дела. Впрочем, учитывая занятость Иоанна свет Ивановича, что как белка в колесе мечется, десятник был склонен к мнению «недонесения». А значит, что? Правильно. Нужно искать способ сообщить о том королю. Вряд ли он обрадуется, но такое беспокойство в столице — ничего хорошего не сулит. Никому не сулит. А ну как на послов нападут? Или еще на кого? Ведь вон уже, даже на носителей эспад бросаются. Совсем обнаглели…
[1] Основные арифметические действия — это сложение, вычитание, умножение и деление.
[2] В рамках решения вопросов по снаряжению своих войск Иоанн поручил войлочных дел мастерам освоить выпуск обуви для зимы — сваляной из войлока. На которые надевали калоши их пропитанной маслом толстой кожи.
[3] В данном случае имеется в виде небольшая отопительная печь, типа голландской. Петр в конце XVII века начал ставить «голландские печи» не потому, что они были модными, а потому что на Руси в то время вообще печей для топления «по белому» не имелось. А Иоанн их ввел в эксплуатацию. Во всяком случае ограниченно.
Глава 2
1477, 12 февраля, Москва
Бернхард фон дер Борх въехал в столицу королевства Русь с крайне кислым выражением лица. Москва была все еще деревянным городом. Причем очень рыхлым, раскинувшись на большой территории целыми островками. Формально их к самой столице не относили, называя селами или отдельными посадами, но фактически все ей считали.
Иоанн прикладывал немало усилий к тому, чтобы город потихоньку становился каменным. Но люди сами так строиться не хотели, ибо дорого и кирпича али иного строительного материала острая нехватка. А за свой счет он перестраивать город пока не спешил. Из-за чего и разносил деревянную застройку такими вот островками, окружая их земляными валами. С мыслями о том, что ежели супостат какой ворвется — особо ему не разгуляться.
Для ландмейстера же все это выглядело весьма дико. На контрасте как с его родной Вестфалией, так и с Ливонией. Там ведь каменного строительства было много и выглядело это все зело богато. А тут… село какое-то. Да, большое. Да, даже «на выпуклый глаз» очень богатое. Да, с белокаменной крепостью, которая прекрасно просматривалась издали. Но все равно — село. И ему было тошно от одной мысли, что теперь он должен подчиняться владельцу этих мест.
Тошно, но страшно. Ибо рассказы очевидцев о битве при Вильно его пугали немало. И то, как бесславно сложила свою голову имперское рыцарство, пошедшее в наем, тоже. И гибель крупного войска швейцарцев, которых он хоть и презирал, ибо козопасы, но уважал за ярость и упорство.
Странное сочетание чувств.
Впрочем, кое-что Бернхарда радовало. Это дороги.
Если там, за пределами московской провинции их считай, что и не было. Просто направления, едва обустроенные. То здесь все интересно. Да, это были грунтовые дороги, но нормально устроенные на насыпях, да с мостами через реки с оврагами. Отчего продвижение резко упростилось, ускорилось, да и вообще — стало комфортнее. Ведь вдоль больших дорог, по которым ливонское посольство и двигалось, в пределах московской провинции стояли трактиры — небольшие гостиницы с «точками общепита» при них. Что позволяло теперь размещаться делегации на ночлег с большим удобством. Частью в теплых помещениях, а частью пусть и на улице, но в пределах огороженного пространства, что немало защищало от пронизывающего до костей февральского «бриза». Ну и столоваться проще, пусть и за звонкую монету.
Здесь же, в непосредственной округе Москвы и в ее пределах, ситуация стала еще лучше, потому что дороги шли с твердым покрытием из простой щебенки трамбованной, кое-где просматривавшейся, оголившись при оттепелях. Да и убирали дороги тут, активно используя. Не так, чтобы совсем от снега очищали, но никаких завалов не имелось. Так — небольшой слой плотного, хорошо укатанного и утоптанного снега. Не более.
Добрались.
Разместились в крупном трактире, что стоял у въезда в город. В старый город — тот самый посад, который в 1471–1472 годах пытались разорить поляки с литовцами. Его Иоанн окружил высоким земляным валом, организовав просторные проездные ворота со стражей, прикрытые парными полубастионами. Так что теперь уже так просто не наскочишь и не пошалишь. Да, вне всяких укреплений тоже стояли какие-то постройки. И много. Но ничего ценного. Во всяком случае все более-менее ценные производственные объекты и важные склады укрывались как минимум валами…
Ждать аудиенции пришлось недолго.
Уже на второй день по приезду Иоанн их принял в гриднице. Там Бернхард вновь покривился, но уже меньше. Ибо старался своей кислой мордой лица не портить еще даже не начавшиеся переговоры.
Поздоровались.
Кратенько так. На полчаса. Что короля безумно бесило, но он пока эту ритуалы не отменял, ибо они были общепринятыми.
