– Мы слышали, что через тебя можно купить славную краску, – произнес Ефрем – упитанный и очень обстоятельный даже на вид мужчина.
– Друзья, – примирительно улыбнувшись, произнес парень, – мы с вами обязательно это обсудить и обговорим. Но давайте делать все последовательно. Я шел к Агафону поговорить о наших с ним делах. И я сначала поговорю с ним. А потом, завершив это дело, обещаю, пообщаюсь с вами.
– Мы можем купить много краски.
– Не сомневаюсь. Но порядок в делах – голова всему. Прыгать как пьяная лягушка и хвататься за все подряд – признак дурного воспитания. С Агафоном я УЖЕ веду дела. Вы же не хотите, чтобы, начав вести дела с вами, я отвлекался прежде вас на кого-то иного?
– Пожалуй, – вполне серьезно произнес Ефрем.
– Прошу, – произнес приказчик Агафона, приглашая гостей в тенек под навесом, где для них был уже накрыт стол. Само собой, после кивка самого купца.
А Андрей с отцом Афанасием и Агафоном прошли в помещение, где при свете нескольких ламп засели обсуждать финансы. Отец Афанасий в этом деле выступал как некий гарант деловой добросовестности. Дабы все чин по чину было.
– Кто это? – тихо спросил парень, когда уединились. – Отчего не предупредил?
– С утра только приехали. Не успел, – виновато ответил Агафон, а сам глазки отвел.
– Что?
– Что? – переспросил он.
– Что ты хочешь мне сказать?
– Ничего.
Андрей внимательно на купца посмотрел. Но выдохнув, посчитав, что просто чувствует себя виноватым. И плюнув, приступил к подсчету денег от торговли краской, сахаром и светильным маслом.
По весне он привез купцу примерно три килограмма сахара и тридцать четыре гривны [5] краски разных цветов, преимущественно, конечно, синей. И вот теперь хотел получить с них свою долю.
Полная цена одного грамма такой краски составляла от семи до десяти рублей. В зависимости от цвета. Но, понятное дело, «драть» по полной программе Андрей с церкви не стал. А именно она выступила покупателем. Еще до беспорядков в Москве. Поэтому Агафон «срубил» с нее после долгих торгов 42 тысячи 109 рублей 78 копеек и одну полушку.
По тем временам просто чудовищная сумма!
Вполне типичный залог за князя-боярина, который подозревался в желании отъехать на литовскую службу, состоял из порядка десяти тысяч рублей. А тут – сорок две тысячи! Но церковь со времен Иоанна III отчаянно стяжала богатства и, среди прочего, контролировала большую часть солевого бизнеса. Почти всю. Поэтом могла, не сильно напрягаясь, достать и намного больше денег.
Одна из причин очень крепкого союза иосифлян-стяжателей с Царем заключалось как раз в том, что у них были деньги. Много денег. Больше чем у Государя.
Ведь тот пополнял свою казну, взыскивая подати да мыто, преимущественно натуральными товарами. Плюс получал долю в формате кормления от тех или иных городов, а также сел, которыми владел. Опять же, больше товарами, чем деньгами. Церковь же в эти годы являлась крупнейшей корпорацией Руси с серьезным и весьма доходным бизнесом разного плана. Из-за чего денег у них имелось заметно больше, чем у Государя. Да и те же новгородские купцы в складчину столько бы не положили. Посему сорок две тысячи были для нее хоть и большой суммой, но вполне подъемной. Она и вдвое больше могла бы дать. И втрое. Причем не надрываясь.
Эти деньги делились просто.
21 тысячу 744 рубля Андрей отложил «поставщикам». Ну тем самым, мифическим, которые существуют только на словах. Так что формально – это не ему, но фактически…
Весомая сумма. Как в прямом, так и в переносном смысле. Ибо рубль счетный имел в себе 68 грамм достаточно чистого серебра. То есть, считай полторы тонны серебра выходило.
От оставшиеся части, которую решили считать прибылью, Государю уже передали 6 тысяч 788 рублей, чему тот был безмерно рад. Наличкой! Для него этот платеж оказался просто усладой для души.
Церковь, после передачи пожертвования в пользу полка, получила в лице отца Афанасия, 1 тысячу 934 рубля. Причем эти он деньги получал лично, также лично неся ответственность за сотрудничество с Андреем. Из-за чего наверх он мог ничего и не отсылать, пустив на развитие и укрепление веры на местах. В частности, по совету Андрея – на строительство каменной церкви.
Сам Андрей в рамках доли от прибыли получил всего 967 рублей. Официально. Что само по себе даже для сотника – круто. Суммарно же, с деньгами «поставщикам» выходило 22 тысячи 711 рублей… И эти 967 рублей просто терялись на фоне общей массы.
Остальные купцы-компаньоны получали совокупно 10 тысяч. На всех. Что тоже было ОЧЕНЬ классно. Особенно учитывая их затраты и вложения.
На полк же от купцов, Андрея и отца Афанасия шло 678 рублей. Тоже немало. Деньги эти должны были храниться в храме и использоваться по единогласному решению старшин на нужды рядовых воинов полка. И только рядовых. Ну или какие-то иные подобные вещи.
Сахар ушел намного дешевле. Всего лишь в четверть веса золотом. Что дало всего сто десять рублей. Сумма очень немалая, но на фоне цены, вырученной с краски – ничто. От чего прирост она дала к долям совершенно незначительный. В пределах погрешностей.
Еще меньше прибыли принесло светильное масло. Но прибыль с него через взаимозачет Андрей давно потратил на поставки продовольствия да фуража в поместье. Так что о том он и не думал.
Считать все эти деньги было сложно, долго и мучительно. Да и, по большому счету, невозможно. Ибо мелкие чешуйки крайне малопригодны были для этих целей.
Понятное дело, что в 1535 году мама Царя Елена Глинская провела реформу, упорядочив денежный оборот на Руси. И эта реформа была великим делом, ибо бардак до того стоял чудовищный. Но ни Елена, ни ее советники ничего не смыслили ни в торговле, ни в экономике по вполне понятным причинам. Поэтому и порядок наводили без шибкого понимания.
Получилось все так, как получилось. Словно в той присказке из советской экранизации приключений д’Артаньяна: «для Атоса это слишком много, а для графа де ля Фер – слишком мало». Потому как ценность даже полушки для розничной торговли была чрезмерной. В то время как для оптовой торговли копейка никуда не годилась, имея слишком малую ценность.
Вот и сейчас они даже не пытались считать монетки. Это сущее безумие могло растянуться на долгие дни. Ведь в сорока тысяча рублей насчитывалось четыре миллиона копеек. А там были не только копейки. Денег и полушек также хватало. Поэтому они взвешивали их на весах. Не деля, а проверяя за Агафоном заранее все посчитанное и поделенное. Да не полушка в полушку, а плюс-минус ведерко.
Купец-то, понятное дело, все вдумчиво и со всем радением пересчитал. Особенно долю Царя. И оснований ему не доверять не имелось. Однако и Андрей, и отец Афанасий решили все проверить. Хотя бы «на выпуклый глаз».
Посчитали.
Поговорили, обсуждая детали.
Доставка таких денег – дело непростое. Поэтому Андрей решил пока свою долю оставить на подворье у Агафона. Тем более, что тот нанял себе крепкую охрану из двух десятков бойцов.
Вышли.
Два часа минуло.
Потерев лицо Андрей отогнал дурные мысли о создании банка. Светить пока деньгами, полученными для «поставщиков» как своими он не желал. Да и вообще думал сделать еще две-три поставки и перейти на другие источники заработка. Пока во всяком случае. Чтобы это «первоначальное накопление капитала» не всплыло.
Псковские купцы терпеливо ждали, степенно вкушая холодный квасок с ледника и беседуя. Однако выход всей честной компании заметили и тут же отреагировали. Видно притомились в ожидании.
Андрей посмотрел на них и мысленно поморщился.
Связываться с ними не хотелось. Ведь они были конкурентами гостей торговых из Новгорода, с которыми парень уже вел дела. Это, с одной стороны. А с другой торговые возможности Новгорода к 1554 году были в немалой степени ослаблены. Дело в том, что в 1494 году закрывался Новгородский двор Ганзы. Его, конечно, открыли вновь в 1514, но торговые связи оказались уже порушены. Более того, они перешли в Псков, который на этой вражде немало расцвел, поднялся и укрепился.
