двора слышался собачий лай. Десятки пар глаз уставились на меня. Мне вдруг почудилось, что я стою голышом посреди городской площади под прицелом ярких лучей прожекторов. Едва сдержался от того, чтобы прикрыть руками на своём теле особенно интересное место. Понял: почти все горожанки меня узнали. Тишину тут же нарушили многочисленные восклицания.
- Утро доброе, мастер Карп!
- Здоровья вам, мастер Карп!
- Доброго утречка!
- Как спалось, мастер Карп?!
«Спал один, - мысленно пожаловался я. – К сожалению».
Но вслух сказал:
- Здрасьте, дамочки!
Вежливо кивнул.
Шаркнул ножкой.
И свалил обратно за угол дома.
«Ишь, сколько вас набежало. Нарядились-то как! Я таких коротких платьишек здесь ещё ни разу не видел. И такого количества стройных ног. Видел, мэтр, в каких нарядах местные девчонки за хлебом ходят? Как нарочно: одни молодухи собрались. А ночью-то где они были? Хоть бы одна из них мне молока принесла. Так ведь не дождёшься: все испугались какую-то Мамашу».
Я вздохнул.
- Злые вы. Уйду я от вас. Проведаю Белецкую.
«Ты даже меня, парень, уже задолбал этим своим молоком, етить его! - воскликнул призрак. – Ты о чём-нибудь, кроме баб, можешь думать? Только и слышу от тебя: бабы, бабы, бабы, молоко. Тьфу! Утомил ты меня своим нытьём! А ещё называешь себя мастером-кулинаром! У тебя работы невпроворот! Убивцы к тебе ночью в дом вламываются. А у тебя одни только бабы на уме!»
«Мне тебя искренне жаль, старый, - ответил я. – Вот правда: если бы не думал о женщинах, то жалел бы тебя – такой уж ты несчастный. Но… что я могу тебе сказать? Терпи. Я ж теперь почти подросток. Забыл, каково это? В этом возрасте разве о чем-то другом думают? Работа, убийцы – фигня всё это. Молочка бы мне. Страдаю. Ничего не могу с собой поделать».
Снова вздохнул. Мастер Потус разразился очередной поучительной тирадой – рассказывал что-то о своей молодости, о своей семейной жизни, о важности умения концентрироваться на работе. Но я его уже не слушал. Стоял, обдумывал увиденную рядом с магазином картину. В прошлой жизни около своего обувного я ни разу такую не наблюдал. Смотрел на яркую листву; на крохотные белые облака, что виднелись на небе в просветах между ветвями; жмурился от яркого солнечного света.
«А ведь Рел Музил тогда, похоже, не соврал, - сказал я. – Вон сколько народу явилось с утра за хлебом. Может и не полгорода, но точно: много. Неплохо работают детишки. Даже неожиданно хорошо. Похоже, в этом городе непаханое поле для любого рекламщика – вплоть до самых посредственных. Интересно: такая обстановка только здесь, или в Норвиче – то же самое? Ладно. Раз уж такое дело… придётся и мне немного поработать».
***
Посматривал на улыбку продавщицы и испытывал гордость за свой талант руководителя. Протиснутся мимо покупательниц – сгрузил на полку очередную партию ржаных караваев (приволок её из пекарни). Раскладывал товар на стеллаже, невольно представлял, как открою однажды в этом мире огромную булочную, расставлю там за прилавками молоденьких улыбчивых работниц в ярких фирменных кепках, заставлю их трясти рукой и кричать: «Свободная касса!». Такого этот мир пока точно не видел. Мне ещё есть чем его удивить.
Давно не наблюдал за работой своего предприятия утром. С того дня, как я направил часть своих доходов на рекламу, торговля в магазине при пекарне вышла на новый уровень. В обувном магазине я наблюдал подобный ажиотаж лишь в начале сезонов, да перед началом учебного гола. Но больше такая торговля походила на предновогодний всплеск продаж – моего обувного магазина он почти не касался, но я наблюдал его в отделах соседей по торговому центру. Не предполагал, что увижу подобное в булочной.
- Милочка, три чернушки и медовый!..
- Пару чёрного и пшеничный!..
- …А давай два медовых!..
- Нет, голубушка, сырный не хочу. Подай-ка мне две чернушки и этот полосатенький с мёдом!..
- Два пшеничных!..
Я окинул взглядом стеллажи, отметил рядом с Лошкой две опустевшие полки (раньше там лежал ржаной хлеб). Ещё на двух полках караваи занимали едва ли половину места. Уверен, продавщица продаст те пшеничные раньше, чем я принесу им замену. А вот медового пока хватало – не купили и половину тех батонов, что мы выпекли с Полушей ночью. Это и хорошо: пекарь только-только отправил в печь новую партию – она появится в торговом зале после полудня. Пекарня работала на пределе возможного: печи не простаивали ни минуты.
Взглянул на застывшего позади продавщицы призрака – старик, похоже, озадачился взрывным ростом торговли не меньше меня: раньше он не часто захаживал утром в торговый зал. Я зажал деревянный поднос подмышкой. На ходу подмигнул щекастой молодухе – пришлось обогнуть её по пути к входу в пекарню. Уже у самого выхода из зала почувствовал на своей спине… и пониже спины заинтересованные женские взгляды. Привычным движением ноги выполнил работу доводчика – прикрыл за собой дверь. Доносившиеся из магазина голоса зазвучали тише.
- Ну что там? – вопросом встретил меня Полуша.
Парень, как заведённый, лепил заготовки для ржаных караваев. Отсекал ножом куски теста, превращал их в колобки. Столешница, где будут отдыхать будущие караваи, стремительно заполнялась. Руки молодого пекаря работали словно сами по себе, не требовали надзора. Я уверен: будь у Полуши ещё несколько рук – те работали бы, не мешая друг другу. Среди прочих в пекарне выделялся запах мёда. Я невольно вспомнил о чесночных батонах, о том, как чесноком в своё время пропах весь мой дом – правильно, что решил их больше не выпекать.
- Народ идёт, - сказал я. – И довольно активно. Наш магазин сейчас популярней городского рынка. Хоть сдавай рядом с ним в аренду торговые места. Неплохая, кстати, идея – нужно будет обмозговать её на досуге. Хлеб продаётся. Особенно ржаной. Пшеничный тоже активно идёт. Медовые батоны пока есть. Но закончатся к тому времени, когда будет готова следующая партия.
- А сырный? – спросил Полуша.
Я убрал ткань с ржаных караваев. Скоро она пригодится, чтобы накрыть медовые батоны. Под них я и освобождал стол. Переносил товар в торговый зал: как оказалось, это единственное, чем я сейчас мог помочь работе своего предприятия – с остальными делами пекарни и магазина справлялись мои работники. Но даже такая помощь оказалась нелишней: по словам Лошки, моя подмога подоспела вовремя. Я стал перекладывать хлеб на поднос. Тёплая корка хрустела под подушечками моих
