из орбит глазами. Не в силах что-либо сказать, ординарец только рот открывал беззвучно, как вытащенная на берег рыба, но было понятно, что тут не призывы к богу.
— Сказал же живой, вот тебе крест!
Фелькерзам чисто по православному осенил себя, и только после этого Кузьмин пришел в себя, глаза приняли осмысленное выражение. Но старик не дал ему опомниться, и выразить нехорошими словами свое искреннее отношение к происходящему.
— Исподнее дай чистое, это воняет уже. А я сейчас обмоюсь — ты меня мокрым полотенцем потри.
— Так водица холодная, я мигом за теплой, Дмитрий Густавович…
— Не барышня, обойдусь. Давай умываться — псиной от меня разит, забыл уже, когда в бане был.
— Сегодня погрузка угля будет, и попаритесь хорошенько. Вон как исхудали — не узнать. Мундир и китель на вас сейчас висеть будут, но я до подъема постараюсь ушить, подберу лишнее.
Матрос говорил с ним как с близким человеком, будто к родному отцу обращаясь, да еще с сыновьей заботой. И одновременно поставил его в тазик, снял исподнее и принялся обтирать мокрым полотенцем — все в его руках спорилось. И пяти минут не прошло, как Фелькерзам уже сидел в кресле, ощущая блаженство от свежего исподнего на относительно чистой коже — по крайней мере, предсмертного старческого запаха не ощущалось. И главное, на него надели походную форму — черные брюки с короткими сапогами, да белый китель, а не сюртук с жилеткой и галстуком.
«О боже, какая радость, оказывается, ощутить на своих плечах погоны. Я снова при деле, и могу чем-то помочь — что я зря за компом несколько лет сидел, проигранную войну переигрывая!»
И тут мысли остановились, словно в ступоре, неожиданно на память пришли слова философа Фридриха Ницше, сказанный как раз для его случая. И адмирал негромко их озвучил:
— Кто сражается с чудовищами, тому следует остерегаться, чтобы самому при этом не стать чудовищем. И если ты слишком долго смотришь в бездну, то и бездна тоже смотрит в тебя…
— Что вы сказали, ваше превосходительство?!
— Да это я так, о своем, девичьем, — фыркнул Фелькерзам. — Да, передай вахтенному матросу, чтобы командир немедленно пришел ко мне. Хочу обсудить с ним подробнее данный инцидент! И пригласи ко мне барона Косинского, поднимай его с постели, нечего бока отлеживать. Все же он мой старший флаг-офицер, и должен знать кое-какие вещи.
Кузьмин тут же открыл дверь, и Фелькерзам услышал, как он зычно передает его слова вахтенному матросу, который подбежал к проему, очумелыми глазами взирая на контр-адмирала, про которого было всему экипажу известно, что старик доходит, не покидая своего салона. И аллюром рванул матрос, борзой собакой, только сапоги застучали — так как все приказы на флоте исполняются исключительно бегом…
— «Собачья вахта», и сна до сих пор ни в одном глазу, — вице-адмирал Рожественский пробормотал сквозь зубы, услышав звон склянок. Сколько таких тягостных и бессонных ночей он провел на своем флагмане, невозможно было подсчитать. Нервы уже были на пределе, натянутые как струна, до звона, готовые разорваться в любую минуту.
Зиновий Петрович хорошо помнил, как в октябре выйдя из Либавы, он повел эскадру на Дальний Восток, пребывая в определенной уверенности в конечном успехе. Ведь по всем расчетам выходило, что к Порт-Артуру, самое позднее, русские корабли должны были подойти в начале марта. А там в войне на море наступил бы перелом — четыре новых броненосца типа «Бородино» составили бы 1-й отряд, 2-й отряд из артурских «Ретвизана», «Пересвета» и «Победы» был бы дополнен идущей с Балтики «Ослябей». Восемь новых быстроходных броненосцев давали серьезный перевес в силах, который заметно увеличивался пополнением из «Сисоя Великого» и «Наварина» в отряд из двух тихоходных кораблей из «Севастополя» и «Полтавы». Эта четверка старых броненосцев своего рода лишний козырной туз, который мог быть выдернут из рукава в любой момент. А ведь еще нужно учитывать броненосные крейсера, которых во Владивостоке два, а в Порт-Артуре «Баян». С 2-й эскадрой шел «Адмирал Нахимов» — пусть старый и тихоходный, но восемь 203 мм орудий тоже могли внести свою лепту в будущую победу, неизбежную и оглушительную!
Девять броненосцев с артиллерией в двенадцать дюймов против четырех японских. Семь русских кораблей с 10-ти и 8-ми дюймовыми пушками против восьми неприятельских. Общий перевес на треть по числу вымпелов. И двойное преимущество по весу бортового залпа!
Эскадра под его командованием пришла на Мадагаскар в полной уверенности в будущем успехе, соединившись там с отрядом Фелькерзама, что еще больше подогрело энтузиазм в нижних чинах — ведь все понимали, что идут выручать своих. А еще сзади следовал вышедший месяцем позже «догоняющий отряд» Добротворского из крейсеров «Олег» и «Изумруд», миноносцев и быстроходных транспортов, что должен был нагнать главные силы у берегов Индокитая в феврале. А там наступает время туманов и штормов — и можно делать рывок к последнему переходу, хоть в Порт-Артур, или соединившись с броненосцами 1-й эскадры, пройти до Владивостока. Мореходность у русских кораблей лучше, чем у японских, да и ненастная погода тут будет в помощь.
Однако новости в наступившем новом году оказались настолько удручающими, что привели весь личный состав 2-й Тихоокеанской эскадры, от адмиралов и офицеров, до последнего кочегара, в полное уныние. Порт-Артур капитулировал, не выдержав полугодовой осады, и всем стало ясно — спешить больше незачем, а идти дальше опасно. Оставшись одна, 2-я Тихоокеанская эскадра не способна победить японский флот, и прорыв во Владивосток может стать для нее последним походом…
— И что делать?!
Рожественский тяжело поднялся из кресла, в который раз задав себе извечный русский вопрос. И пошел по кабинету, не ощущая легкую качку и чуть подволакивая ногу и морщась. В Камрани его настиг апоплексический удар, и пришлось три дня отлеживаться в койке, повезло, что последствия оказались легкими, в отличие от того же Фелькерзама, которого «ударило» уже дважды, и теперь толстяк находится при смерти.
— Все равно с него нет сейчас никакой пользы, «мешок с навозом», и только, — хрипло пробормотал Зиновий Петрович, поминая сменившего его на должности начальника учебно-артиллерийского отряда потомка остзейских баронов, ставшего и в этом походе его заместителем.
Еще на стоянке в Носси-Бэ, что на Мадагаскаре, он настойчиво просил засевших в Петербурге генерал-адмирала и Авелана сменить его на посту командующего, отправив на замену Чухнина с Черного моря, или Бирилева. Но не тут-то было — никто не пожелал отправляться в Индийский океан — идти на погибельное дело в столице дураков не
