время, «заучиха» настроена серьёзно, а на звуки её голоса (весьма противного и пронзительного) уже торопится от главного корпуса ещё одна достойная представительница педагогического племени.
— Извините, тётенька, больше не повторится! — бодро отчеканиваю я, с удовольствием видя, как краснеет от негодования её лицо при слове «тётенька». Хватаю Бритьку за ошейник и чуть ли не бегом направляюсь к дальней ограде парка, той, что тянется вдоль улицы Анучина. Или, здесь она всё ещё именуется «Проектируемый проезд номер сколько-то там?...» да какая, в сущности, разница…
«Людмила Прокофьевна» оказалась права: табличка перечёркнутым с силуэтом собаки и грозным «Выгул собак запрещён!» я обнаружил прямо возле калитки. И, кстати, проблема поводка тоже не была праздной — пойдём мы домой пешком, или поедем на троллейбусе — так или иначе, он понадобится. Мой-то остался в двадцать первом веке, а волочь ни в чём не повинного зверя всю дорогу за ошейник — удовольствие ещё то, причём для нас обоих. Поэтому я сначала ощупал пояс и, убедившись, что ремня в брюках нет — разжал, пыхтя от усилий, металлическое кольцо, которым к петле сумки ремешок, снял и пропустил в него ошейник. Не бог весть, как удобно, да и сумку придётся тащить под мышкой — но это ничего, можно потерпеть. Вот если бы и всё прочее разрешилось с такой же лёгкостью…
Выбравшись с территории парка, мы быстрым шагом направились в сторону Университетского проспекта. На ходу я озирался по сторонам — вроде, и дома знакомые, и улица та же, а нет, не то. Прежде всего — разрослись деревья, насаженные на месте тех, что были вырублены подчистую во время масштабного строительства начала шестидесятых. В моё время вдоль улицы высились липы, а во дворах стояли плечом к плечу, как солдаты на карауле тополя, каждое лето изводящие обитателей метелями, буранами, снегопадами пуха. А сейчас — торчат какие-то прутики, почерневшие, по случаю наступающей весны, и ничего, кроме жалости, не вызывающие…
За этими рассуждениями мы добрались до Университетского проспекта. Здесь с растительностью было получше, и даже следы благоустройства имели место — в виде разбитых газонов, асфальтированных дорожек со скамейками, на одну из которых я и уселся. Нет, ни о какой усталости речи не было — просто требовалось привести в порядок раздёрганные мысли, и бульвар, где в это время почти не было ни мамочек с колясками, ни собачников, ни прочей праздношатающейся публики вполне для этой цели подходил. Мелькали кое-где группки школьников — уроки уже закончились даже в старших классах, и теперь мои ровесники с упоением предавались отдыху. Им-то хорошо, с неожиданной завистью подумал я, а у меня впереди ворох нерешённых вопросов, куда как похитрее заданных на дом примеров по алгебре или упражнений по русскому языку. Например — как объяснить родителям появление в доме этого ушастого счастья — да так, чтобы вернувшись из школы, не узнать, что собаку отдали кому-нибудь из знакомых. Вот она, сидит рядом и преданно на меня взирает. Надо полагать — имея в виду шоколадную конфету в кармане куртки. Ну держи половинку, разделим по-братски! Конечно, сладости собакам не слишком полезны, но по такому случаю можно сделать исключение…
Ладно, это не сейчас, а только через несколько часов — родители наверняка на работе, и вернутся не раньше часов восьми вечера, время на подготовку у меня есть. Вот только — на подготовку к чему? Прошлая жизнь осталась позади, и с этим следует смириться. Нет, остаётся, конечно, надежда, что завтра утром я проснусь в собственной холостяцкой постели и пойму, что это всё был дурной глюк, но… я бы не рассчитывал. А значит, надо как-то жить дальше, и для этого следует произвести ревизию активов. С материальными, вроде, всё ясно — вместе со мной перенёсся только складной нож и собака, а вот как у нас с активами духовными и интеллектуальными? За неимением заполненного информацией ноутбука или смартфона именно они приобретают теперь решающее значение — во всяком случае, должны приобрести, согласно законам попаданческого жанра.
Что же у меня в загашнике? Один из московских технических вузов, из которого я вынес общий набор инженерных знаний и стойкую неприязнь к точным наукам. Студенческие увлечения — КСП, горный, потом водный туризм. Фантастика, разумеется — хотя, это началось куда раньше, примерно… да, именно в восьмом классе, и осталось со мной на всю жизнь. Потом — армия, лейтенантские погоны на два года, и свобода — ровно за полгода до ввода войск в Афганистан. Ну а дальше… дальше чего только не было! Работа на Северах, водителем в геологической партии (к своей прямой специальности инженера-теплоэнергетика я так и не вернулся), два года в тайге, в поисках приключений, потом ещё три — палубным механиком на сейнере, на Камчатке… К разгару перестройки я успел накопить довольно приличный багаж и решил сдуру, что — вот оно, пришло наше время! И с треском обломился, сунувшись в зарождающийся книгоиздательский бизнес. То есть, поначалу-то всё шло неплохо, даже хорошо: мы издавали чудовищные переводы западной фантастики на скверной бумаге, в ярких аляповатых обложках, и сами же распродавали тиражи на книжном рынке «Динамо» и позже, когда это средоточие культуры и коммерции откочевало на «Олимпийский».
Лафа закончилась в начале девяностых. гендиректор издательства и мой партнёр Лёша Волков (с ним мы несколько лет подряд проводили по два летних месяца на Белом море, под парусами) вдруг решил, что пора заняться высоким, сделав ставку на действительно качественно изданные и оформленные книги — сказки, мифологию, современную российскую фантастику. И не угадал: рынок по-прежнему требовал жвачки, развлекательной макулатуры, благо наплевательское отношение к авторским правам позволяло тогда издавать что угодно и какими угодно тиражами — если сумеешь, продать, разумеется. Издательство прогорело, и у меня не хватило ума вовремя убраться с тонущего корабля. Родители, погибшие в авиакатастрофе ещё в девяносто втором, оставили мне квартиру на улице Крупской, и у меня хватило в своё время ума не пустить драгоценную недвижимость в оборот, в безнадёжной попытке спасти загибающееся издательство.
В результате — развод (к тому времени я успел жениться), возвращение на Севера, на этот раз не с геологами, а с совсем другой, полукриминальной (а порой, вовсе даже и не полу…) публикой. Короче, году, эдак, в девяносто седьмом я обнаружил себя редактором небольшого журнальчика в Москве; Лёха Волков к тому времени успел побывать в политике, отметиться на защите Белого Дома (не припомню сейчас, какой по счёту), спиться и окончательно
