— В России, — поправила его я. — Москва — это город такой, столица.
— Большой город-то?
— Большой, несколько миллионов человек.
— Ты из развитого мира, значит, — кивнул дед. — Оно и видно. Речь грамотная, одежда добротная, волосы вон стриженые. Книжки читаешь, про водопровод знаешь. Тяжело тебе будет. Водопровод не в каждом доме есть, в деревне и вовсе не слыхали про него. Ты поди дрова не рубила, воду не таскала, руками в речке не стирала.
— Я смотрю, вы тут не по-детски заморочились с погружением в реальность, — вздохнула я. — А мужики что делают? Они воду принести и дров нарубить не могут?
— Не веришь… Ну ничего, никуда не денешься, поверишь. Воду пока сама носи, я еще слаб после болезни. Дрова в сарае есть. Поживешь у меня, пообвыкнешься. Девка ты, я вижу, хорошая, работящая, разумная. От такой в хозяйстве сплошная польза. Без магии, конечно, но не всем же магами быть. В прошлый раз огневик был, чуть не спалил мне избу.
— Давно прошлый раз был? — улыбнулась я. — Часто у вас тут… гости?
— Такие как ты — второй раз. Огневик был лет двадцать назад, когда я только здесь поселился.
— Один раз в двадцать лет — негусто.
— Переход между мирами открыть — дело очень сложное. Для простых людей его не открывают, только для очень важных.
— Важных кому? — приподняла я брови.
— В корень зришь, — похвалил дед. — Сильный маг, конечно, может для близкого человека открыть переход, но обычно это делается для королевской крови. Двадцать лет назад в другой мир сослали второго сына короля Орассы. Он организовал заговор против отца и брата. Казнить пожалели, всё же родная кровь. Из тюрьмы можно выйти, из ссылки интриги затеять. А из другого мира не дотянуться. Вот и отправили его, пускай там власти добивается.
— Там — это где?
— Понятия не имею, мне не докладывали, — фыркнул дед.
— А такое чувство, что вы при этом присутствовали, — заметила я.
— У меня свои источники, — пожал плечами дед. — Погоди, узнаем и кого тобой заменили. Рано или поздно всплывет. Не так уж и сложно вычислить. К примеру, сразу понятно, что женщину. Наверное, небольшую. Ты хоть и высокая, а тощая как палка. Вот они намучались.
Он даже хихикнул.
— А при чем здесь вес?
— Вес должен быть примерно одинаковым, — сказал дед. — Закон сохранения массы. Погрешность не больше килограмма.
— Ну я еще не самый плохой вариант. Была б на моем месте какая анорексичка — было бы сложнее.
— Кто? — не понял дед.
— Девушка крайней истощенности.
— Женщина должна быть округлая в стратегически важных местах, — назидательно сказал старик. — Костлявая жена — это некрасиво и в постели неудобно.
А дед-то ходок! Возможно, и сейчас у него всё функционирует, вон какой здоровый! Ну ладно, я всё равно не в его вкусе.
— Сколько тебе лет, Ольга?
— Сорок, — не стала ломаться, чай не девочка.
— Сколько? — удивился дед. — Выглядишь неважно.
А вот сейчас было обидно. Нет, я и сама знала, что не красавица, но все же зачем так сразу? Когда-то я была красива, и сейчас порой забывала, что те времена остались в далеком прошлом. В молодости и волосы у меня были шикарные, и фигура прекрасная, и кожа гладкая, нежная. С тех времен только зубы и сохранились, слава Богу, в полном составе. Ну два имплантанта спереди не в счет, мне их один мой мужик выбил. Сам выбил, сам оплатил лечение. Если бы я вдруг поверила, что действительно переместилась в другой мир, то очень бы этому факту порадовалась. Нет зубов — нет проблем.
— Дед, а как здесь зубы лечат? — не удержалась я.
— У меня вообще-то имя есть, — заметил старик. — Зови меня Егор Матвеевич. А про зубы я тебе потом расскажу, устал я.
Конечно, устал! Вчера еще пластом лежал, а сегодня уже сам поднимается.
Дед уснул на лавке, а я, подумав, взяла ведра и пошла на ручей за водой. Сидеть без дела скучно. Нагрела воды, затащила за печку корыто, помылась. Спасибо, родина, за закалку. В сезон отключения горячей воды я виртуозно научилась управляться с тазиком и ковшиком. Всё-таки российская действительность — это великолепная школа жизни. Обычно русская женщина с детства умеет готовить из любых продуктов, стирать руками, мыться в тазике, имеет кой-какие познания о народной медицине, умеет вязать, шить, да еще работать и растить детей одновременно со всем вышеперечисленным. Я всё это умела.
Детство, конечно, у меня было беззаботное. Сама я ни разу не прикасалась к грязной посуде или одежде, понятия не имела, откуда берется колбаса и хлеб на моем столе, а как сбежала из дома — хлебнула по-полной. Сейчас я понимаю, выжила тогда — выживу в любой ситуации. Страшнее времени в моей жизни не было. С грудным ребенком на руках, в квартире у случайного приятеля, где из мебели только продавленный диван, который он благородно уступил мне с дочкой, да пара стульев. Ни стиральной машины, ни пылесоса — только поцарапанное красное пластиковое ведро и дребезжащий холодильник. Стирала пеленки руками, развешивала на веревках в коридоре. Первый месяц у меня даже не было коляски, это потом кто-то из подруг прикатил огромный тяжелый «трансформер» после младшего братишки. Я и такой была рада.
Странное дело, тогда мне казалось, что у меня всё хорошо. Есть еда, есть пеленки, есть крыша над головой и даже горячая вода в кране — и ладно. То ли молодая была, то ли просто глупая. Сейчас я бы взвыла, окажись я в такой ситуации, да еще и с ребенком. Вот вроде в последнее время богато не жила, а и до откровенной нищеты не докатилась. Даже здесь обстановка роскошнее, чем в те грустные времена.
Внезапно я поняла, что лес, изба и отсутствие народа рядом доставляет мне истинное удовольствие. Не надо никуда мчаться и слушать чужие разговоры. Чужие беды — огромная проблема современного мегаполиса. Едешь в метро — слушаешь, как справа упитанная тетка рассказывает телефонной трубке, какая сука ее невестка и как она заставляет ее бедного Владичку стирать носки вручную. Прямо в раковине, настоящим мылом. Слева две девицы обсуждают очередного хахаля. В автобусе ведутся беседы о низких пенсиях, о болезнях детей, о злобных свекровях, об учебе и о ценах в магазине. Потоки ненужной информации льются из радио, из телевизора, из социальных сетей. Иногда создается впечатление, что развод звёздной пары или новая грудь поп-дивы волнует всю страну.
На работе повара и подсобники обсуждают исключительно личную жизнь, как свою, так и чужую. Кто с кем спит, кто на кого смотрит, кто кому изменяет, у кого дети лоботрясы, а мужья — диванные обитатели. Я бы, может, поговорила о парижской любви Маяковского или творчестве раннего Бродского, о библиотеке Ивана Грозного или о последней любовнице Петра 1 Марии Кантимир, но с кем? С татаркой Гаюлёй? С су-шефом Акипяном? С Леночкой Полозовой, которая по вечерам смотрит Дом-2? Я вроде и школу не закончила, и образование у меня никакое, но хочется чего-то более возвышенного, что ли.
Когда-то моим собеседником была Маша, я любила рассказывать ей самые неожиданные факты об окружающем мире, о живописи, о поэзии, об истории. Мы по вечерам читали энциклопедии и мечтали, как мы съездим в Рим и увидим Колизей, или хотя бы в Кижи. Из писем тетки я узнала, что Маша побывала и в Париже, и в Баварии, и в Риме, и в Венеции — с моими родителями. Я была за нее очень рада, но… Без нее мне даже в любимый Питер не хотелось ехать. Да и с деньгами был напряг.
Интересно, настанет ли когда-нибудь день, когда меня отпустит эта боль?
Глава 4
Жизнь в лесу
На следующий день к нам заявились гости. Дед, услышав голоса за дверью, кряхтя, слез с лавки, велел мне не высовываться и вышел к ним. Вернулся за какой-то склянкой и снова ушел. К вечеру у нас на крыльце появилась корзина с яйцами, завернутая в женский платок.
Всё это было торжественно вручено мне.
— Без платка к людям не выходи, — сказал Егор Матвеевич. — У нас волосы стригут гулящим бабам. Платье бы тебе еще, но пока нету.
