ухватил Крюйса за камзол и поставил на палубу, истово перекрестился. Корнелий, даром что лютеранин, тоже наложил на себя православное знамение, повторив его за «шкипером».
— Алярм! Всем черпать воду! В трюме течь! Быстрее, черепахи, якорь вам всем в задницу! Проклятье!
В туманной пелене раздался зычный голос Рейса — немец пришел в себя первым и моментально оценил состояние своего корабля. Все же русские плотники строили крепко, сшивали ладно — «Скорпион» не развалился. Первым на приказ откликнулся царь, сразу бросившись в трюм, как нырнул. За ним устремился Меншиков, посыпались солдаты, что служили матросами. С вытаращенными глазами и забористой фламандской руганью бросился корабельный плотник со своими служителями.
— Может нам отплыть в сторону следует, Корнелий Иванович, прочь из этого колдовского тумана?!
Норвежца ухватил за локоть сам командующий, боярин Федор Головин — под глазом кровоподтек, легкий шелковый кафтан разорван. Вот только труса не праздновал — голос уверенный, без дрожи.
— Это речной лиман, господин адмирал. Даже если попробуем с помощью галер отплыть на буксире, в таком тумане на мель выскочим днищем. Лучше на якорях оставаться, ведь рано или поздно схлынет это дьявольское наваждение. Словно морок на нас навели…
— Это верно, Корнелий Иванович, морок сие действо, волшба злостная — всех в ледяной купели утопить вздумали. Так и простыть не долго, — полноватый боярин наклонился, и схватил нечто, лежащее на палубе. Предмет оказался штофной бутылкой зеленого стекла, и отнюдь не пустой — протрезвевший от такой жизненной встряски Головин выпил «хлебное вино» в несколько глотков. Отер мокрым рукавом рот и произнес:
— Господу помолиться надо, что избавил нас от такой лютой напасти!
Крюйс кивнул головой, соглашаясь — действительно, милостью божьей спаслись от колдовства. А теперь нужно искать спасения от простуды, неизбежной после такого «купания» — водица сильно холодная, будто из проруби. Пошарил рукой по палубе — нашел бутылку, она. К удивлению не разбилась при падении, и оказалась наполненной где-то на четверть, может поменьше — с пару чарок. Отхлебнул знакомую настойку — «анисовую» он предпочитал больше других. Утер рот мокрым обшлагом расшитого золотой нитью адмиральского мундира — внутри стало тепло, холод потихоньку начал уходить из тела, «водка» разогревала кровь.
— Алексашка, — донесся голос царя, сильно недовольный, гневный, — как схлынет диавольский туман, сыскать того колдуна! Живым брать!
— Возьмем, мин херц, куды он от нас денется, лупоглазый — стекла на глаза натянул, и думает, что ему волховать можно?! Отучим его, мин херц, живо поймаем, лишь бы мгла эта подлая схлынула! Да никак редеть она начала, вон мачта «Крепости» виднеется!
Крюйс посмотрел на правую сторону вверх — действительно, пелена стала чуть прозрачнее, корпус соседнего корабля, предназначенного для плавания в Константинополь, уже отчетливо виднелся. А «туман» сползал вниз, к самой воде, пока невидимой, оседая на ней густым молочным покрывалом. И тут же он услышал голос капитана Питера Памбурга — тот орал с «Крепости», надрывая голос:
— Люди продрогли, господин «шкипер» — я приказал двойную порции водки дать! Люки закрыты были, воды не набрали, течи нет!
— Всем выдать по три чарки «хлебного вина», — донесся голос Петра Алексеевича, вполне бодрый. — Передать по эскадре голосом — с якорей не сниматься, ждать пока туман не разойдется. Кто колдуна увидит на железной лодке, со стеклышками на глазах — не стрелять, живота лишу! Живым только брать его, мерзавца зловредного и пакостливого! Наградой следующий чин будет и десять «ефимков», нет, червонных десяток отсыплю! А кто первым заметит — три «ефимка» от меня получит!
— Есть, господин «шкипер»! Слушать всем, и немедленно передать по кораблям царский приказ…
Пока на разные голоса передавали повеление, Крюйс нашел еще одну бутылку, вернее, целую корзину — штофы разобрали бояре, одну бутылку он забрал себе и прихлебывал помаленьку, согреваясь. Назначенная за поимку колдуна награда сильно удивила вице-адмирала — обычно скуповатый царь расщедрился сейчас неимоверно. Десять дукатов это ведь двадцать полновесных иоахимсталеров, которых московиты «ефимками» называли, коверкая первую часть наименования тяжелой «имперской» серебряной монеты, находившейся в ходу по всем европейским странам.
Теперь можно было не сомневаться, что колдун не спрячется — сотни пар внимательных глаз принялись осматривать молочную пелену, надеясь узреть зловредного колдуна. Вот только оный волшебник оказался не там, где его искали — пелена стала быстро редеть, и донесся донельзя радостный голос Меншикова, всегда ему везет, особенно в подобных случаях — ворожат что ли. Царский любимец наклонился над фальшбортом:
— Он тут, колдунишка! У самого борта притаился, собака сутулая! Сейчас я тебя голубчика сцапаю! Сейчас рыло твое изукрашу и носяру по щекам размажу — насчет битья запрета не было!
Алексашка недолго думая перемахнул за борт, послышался лязг, кто-то завопил, и раздался забористый русский мат в два голоса…
Крюйс не мог поверить собственным глазам, даже потер их пальцами, поморгал, но нет, он видел то, чего вообще никак в голове не укладывалось. Вернее, вице-адмирал не видел Таганрога — возводимый город исчез, словно его никогда и не было. И в какую сторону норвежец не бросал затравленный взгляд, он не видел, ни домов, ни пакгаузов, ни складов, ни улочек с переулками, ни пристаней с причалами. Исчезла крепость Святой Троицы с земляными валами и редутами, всем гарнизоном и орудиями. Людей вообще не было видно, ни единой души, только на трех затонувших у самого берега галерах заметны фигурки суетящихся матросов.
— Город словно корова языком слизала!
За спиной Крюйса стоял потрясенный переводчик, не сообразивший, что произнес извечную русскую фразу на голландском языке. Адмирал же посмотрел на царя — «шкипер» забыл колдуна, с оторопелым видом рассматривал берег, не в силах поверить, что плод его трехлетних, упорных трудов исчез окончательно и бесповоротно.
— Это все колдун, сучий потрох! Выблядок! С живого шкуру сниму, полосками, собственными руками!
Царь закричал в полный голос, сыпля ужасными проклятиями, топча башмаками палубу. Лицо Петра Алексеевича исказила страшная гримаса, и тут все опомнились. Ведь Меншиков спрыгнул вниз, решив поймать колдуна. Крюйс снова опустил взгляд, и тут же отшатнулся, потрясенный громким ревом, как ему вначале показалось, неизвестного животного. Но потом увидел как из кормы лодки, где находился какой-то ящик, снова пошел дым, белого цвета, но совсем слабый, прореженный и не густой. И тут лодка двинулась вперед без всяких весел или паруса, причем очень быстро стала набирать ход. А еще разглядел колдуна в зеленой одежде с пятнами, похожей
