на лягушечью шкурку — он крутил руками какое-то колесо. И судя по всему, так управлял своей железной, без всякого сомнения, лодкой.
— Догнать! Догнать нехристя!
Царский крик был услышан на казацких стругах — там опустили весла в воду и стали ими быстро загребать. Опомнились на самой быстроходной галере «Заячий бег», недавно построенной и очень ходкой — ведь на ней 32 банки с дюжими гребцами. Но куда там — железная лодка колдуна набрала совершенно невероятный ход, свыше двадцати узлов, втрое больше, чем самая «резвая» галера сможет пройти за час, безмерно вымотав гребцов. И это при поднятых парусах и попутном ветре.
— Не может быть…
Крюйс ошеломленно смотрел за удаляющийся колдовской лодкой, которая ловко увернулась от пытавшихся ее перехватить стругов и фуркат, и, подняв нос над водою, стала стремительно удаляться в сторону Кутюрминского гирла. А ведь она при такой осадке может пройти и другими «рукавами», мелководными, коих несколько, там даже фуркаты с казацкими стругами не пройдут. Так что в погоню нужно отправить и обычные лодки, ведь потребуется внимательно осмотреть плавни, которые заросли кустарником и камышами. И опомнившись, Крюйс стал быстро отдавать приказы…
— Старый он, мин херц, весь седой, но драться ловок, собака, — Меншиков говорил с нескрываемым уважением к неизвестному пока колдуну. — Так мне по глазу врезал, что я на ногах не устоял, и в воду свалился. А он на корму кинулся, веревку дернул, вот тут и заревело, а что — непонятно. Зверя не видел, но мыслю у него на корме механизм какой-то магический, раз там все забурлило, и лодка мимо меня промчалась, что добрый скакун.
— В магии механизмов нет, господин «шкипер», — осторожно произнес Крюйс, — лодка бы сама по воде заскользила, без шума, будь это заклинание. А тут дым, грохот и звук громкий. Словно свист!
— А ведь ты прав, Корнелий Иванович — механикус чудный, пока непонятный. И будь колдун, то заклятьем бы Алексашку убил бы, а тут лишь глаз подбил, пусть и крепко.
— Да чуть не выбил, сучий сын, — с восхищением произнес Меншиков, поглаживая лицо, по которому расползлась синева. Но то не от удара — упав с лодки, царский любимец прошелся физиономией об доски обшивки «Скорпиона», так бы и утонул, но успели за кафтан багром уцепиться и вытащили сердечного. Царь собственноручно храбреца водкой отпаивал, замерз весь, пока в сухую одежду переодели и «хлебным вином» обтерли, зубами стучал, словно гишпанец кастаньетами.
— Ладно, не умрешь — зато храбрость показал, — пробормотал царь и задумался, отхлебывая вино из кубка. И было отчего «шкиперу» закручиниться — Таганрог исчез, хотя берег узнаваемый и заросли везде. А вот то, что сейчас не август, а конец марта, когда на Дону полностью ледоход проходит, отчего вода студеная — стало всем морякам эскадры ясно. Смятение пресек государь, решительно и быстро — верные ему преображенцы и семеновцы махом запугали трусливых и приободрили большинство работников и солдат, что оказались во время «тумана» на воде, а не на берегу.
— Если лодка механическая, диво-дивное, но ведь колдовской морок всю эскадру втянул во времена незнаемые, — негромко произнес «шкипер», и пыхнул трубкой, которую раскурил ему денщик. — Как бы то не прошлое времечко наступило, ведь на берегу строений не нашли, а одни заросшие развалины. Но скоро о том ведать буду — Автоном Головин и Ванька Бутурлин пошли к Азову на фуркатах с «потешными», а с ними атаман Фрол Минаев со своими казаками. Посмотрят — стоит ли на месте крепость, али там место такое же пустынное. Я приказал всем нашим служивым с бережением быть, держаться с опаскою, пушки и фальконеты с фузеями заряженными держать, а при нападении палить по ворогу!
Царь Петр Алексеевич снова задумался, отложив трубку и взявшись за серебряный кубок. И спустя минуту негромко произнес:
— Что скажешь, господин вице-адмирал?
— Мыслю, что колдовской туман этот только по воде был, в кольцо корабли взяв на две мили токмо, али чуть более. Галеры, что в стороне стояли, исчезли, видимо белая полоса до них не дошла. «Туман» только эскадру, что в плавание к Керчи предназначалась, накрыл своей пеленой, а с ними и те корабли, что на маневрах противника изображали…
— Прости, мин херц, а может механикус этот и не колдун вовсе, а его как нас всех в сей «туман» затянуло помимо воли. Очи я его обалделые видел, из глазниц их выперло. И криком заполошным кричал, словно в удивлении безмерном пребывал, и лаялся совсем по-нашему. И удирать стал в страхе великом, и на корабли наши смотрел с изумлением. О да, вспомнил — я ведь когда на лодку свалился, он голову задрал. Одежда его чудная расстегнута была, пуговицы тоже зеленые, рубашка в полоску, а на шее гайтан с крестиком! Так и было, мин херц — я ведь удивился, тут он меня кулаком и ударил! Колдун ведь крест носить не будет?!
— А ведь ты прав, Алексашка, это меняет дело!
Петр пристукнул кубком по столу. И тут же громко приказал:
— Нарочных отправь к Автоному немедленно — «колдуна» искать, от лодки своей далеко не отойдет. И схватить его с бережением, не бить — а то знаю казаков, ударят так, что дух вон!
— Мин херц, так может, я сам за ним отправлюсь? Все же морду его видел, и руку запомнил, — Меншиков притронулся к синяку под глазом, усмехнулся, внимательно глядя на царя. А когда тот кивнул головой, тут же поднялся со стула и вышел из адмиральского помещения…
— Капец! Полная жопа, из которой мне не выбраться! Капец! Вот попал я, так попал — в самую глубокую задницу! Города нет, порта тоже, дома исчезли вместе с жителями!
Никогда еще в своей жизни Павел Минаев не попадал в столь скверную ситуацию, к тому же не понимая, что за «половецкие пляски» начались вокруг его донельзя скромной персоны. А они таковы, что голова шла кругом, а от накатывавшего густыми мутными волнами жуткого страха зубы щелкали, и такая дрожь тело пробирала, что окажись он сейчас в протопленной бане, и там бы ему было холодно.
В свои пятьдесят шесть лет увидеть пришлось многое, так как характер имел крайне живой и непосредственный. Отслужив срочную службу Советскому Союзу сразу по окончании техникума, в последние месяцы он оказался перед перспективой выбирать
