знала в совершенстве, поэтому с рождения старшей дочери, мы решили, что знание второго языка для наших детей не станет лишним. Тем более, что в школах этого времени преподавали не только английский язык, но можно было попасть и в группу с французским или немецким языками. И при желании вполне можно было договориться о том, в какой группе будет обучаться твоя дочь. И в семье, старались говорить, на обоих языках. В итоге помимо дочерей, к немецкому приобщился и я, и пусть на бытовом уровне, но тем не менее свободно понимал все что говорили на нем и сам мог вставить что-нибудь умное.
Каким образом я попал сюда, мне совершенно не известно. А главное я вроде бы и помню свою прошлую жизнь, но сказать конкретно какой день этой жизни был моим последним, не могу. Может это и к лучшему, все же, как мне кажется сохранять в памяти то, как ты умер, не слишком приятное воспоминание. Зато здесь впечатлений море, с того самого момента, как осознал себя здесь, так и впечатляюсь, по самое не могу. Вдобавок ко всем впечатлениям, оказалось, что сейчас в стране хоть и советская власть, но самое ее начало — 1925 год. Что это значит для меня лично? Насколько я помню историю, это разгар НЭПа, бандитизм, коллективизация еще не началась, но на зажиточных уже поглядывают с подозрением, называя их кулаками и предвкушая скорую расправу. Уголовники считаются пока еще чем-то схожими с революционерами, и к ним относятся более лояльно, нежели к бывшим дворянам, но тем не менее расселяют по лагерям и тюрьмам с большим удовольствием. Любое противодействие, или хотя бы подозрение в том, что ты против советской власти, считается проявлением контрреволюции, и карается незамедлительно. В лучшем случае отправкой в дом заключения — Домзак, так сейчас называется тюрьма, в худшем, расстрелом без суда и следствия. Последнее случается гораздо чаще.
Улицы городов и больших сел наводнены беспризорниками. Крестьян разоряют продразверсткой, хотя скоро ее должны заменить, на продналог. Но как я помню из истории, хрен редьки не слаще, и порой случались такие «перегибы», которые проще было назвать преступлениями, в результате которых крестьян раздевали буквально до нитки, только из-за того, что у кого-то вдруг обнаруживалась лишняя хрюшка, или лошадь. Правда, здесь в Сибири, вроде бы с этим попроще, посытнее. Но зато действует множество банд, и порой совсем непонятно, кто в данный момент находится у власти. Бывает так, что власть меняется несколько раз за сутки.
С деньгами, тоже не все хорошо. Хождение имеют с Совзнаки — выпушенные вместо царских рублей, и не вызывающие почти никакого доверия у населения. Одновременно с ними встречаются Керенки, Думские долговые билеты, и даже Царские рубли. Правда здесь больше расчитывают на деревенских лохов, стараясь вручить им подобную макулатуру, но тем не менее, кое-где ее еще принимают. Не так давно появились Червонцы. Данные банкноты вроде бы даже обеспечивались золотом, но как там происходит на самом деле, не совсем понятно. Да и особенного доверия Советсякая власть пока не заработала.
В общем, веселое время, и идти в народ, значит подвергать себя лишнему риску. С другой стороны и оставаться здесь риск ничуть не меньший, любая случайно заглянувшая на огонек банда, оставит после себя одни головешки, или же наоборот устроит здесь свое лежбище, что более вероятно. А почему бы и нет? Дом стоит на холме, окружён высоким частоколом, следовательно, любой посторонний будет заметен издалека. Поставь пару вышек, на них часовых, и покой обеспечен, да и лес кругом, всегда можно найти лазейку и смыться от греха подальше, если силы окажутся неравными. Зато, если застанут меня одного, наверняка или припашут, как мальчика на побегушках, а после еще и прибьют, просто на всякий пожарный. Так что сидеть здесь дальше нет никакого резона и надо уходить. Опять же куда идти? Если в то село, куда обычно ездили за покупками, то есть вероятность подхватить какую-нибудь болячку. Кто знает, что это было с отцом и всеми остальными. По всем признакам похоже на Испанку. Я ни разу не врач, и даже не проходил мимо, но когда-то читал об этой болезни. То, что я каким-то чудом выздоровел, еще ничего не значит. Вполне возможно, я занял это тело именно потому, что предыдущий владелец оказался обречен. А, следовательно, иммунитета, к этой заразе у меня может не оказаться. Да и вообще, я не уверен, что на Испанку вырабатывался иммунитет. Значит, идти в то село, не стоит. Другое село, или деревня, которую я знаю, это та, где живут староверы, откуда в свое время уехал мой прадед. Так-то отношения у нас были неплохими, но кто его знает, как все это обстоит сейчас. Тем более, что дядька, с которым отец ездил в то село, где подхватил свою болячку, как раз оттуда. Так что вполне возможно эпидемия добралась и туда. Поэтому меня вполне могут объявить сподвижником сатаны, только за то, что я выздоровел, особенно учитывая набожность тех селян. Самым же паршивым оказывается то, что в доме, кроме нескольких книг по вере, ничего нет. Даже самой завалящей карты, и то не наблюдается, хотя насколько я помню из рассказов отца и деда примерно в ста двадцати или чуть больше верстах от нас на юг должен находиться большой город, вот только его название чудесным образом вылетело у меня из головы. Толи я его напрочь забыл, толи его просто не называли, обозначая то место словом — Город, и этим ограничиваясь. Хотя и оставаться в том городе, тоже нет особенного резона. Мой сегодняшний возраст вполне позволит новой власти забрить меня в ряды «непобедимой и легендарной» и пустить на «пушечное мясо» в борьбе с инакомыслящими. Относясь сам в какой-то степени к ним, нет совершенно никакого желания сражаться непонятно за что. Поэтому наилучшим выбором будет, наверное, все же уход за пределы страны. Не думаю, что там лучше, да и никто не ждет меня там с распростертыми объятиями, но надеюсь все же поспокойнее, чем здесь. Хорошо бы еще найти место, где говорят по-русски. Ближайшее, насколько я помню должно находиться в Харбине. Русском островке на окраине Китая. Последний правда должен просуществовать очень недолго, но хотя бы лет на десять я смог бы найти там приют, а дальше будет видно. И потому уже со следующего дня, начал собираться в дорогу.
3.
Плохо было то, что, живя здесь на хуторе, никто из родителей не обеспокоился никакими документами. Здесь-то понятно, они не особенно нужны, а вот там, в селе, а тем более в городе, наверняка могут понадобиться. Разумеется, я перерыл все сундуки, отодвинул все образа, постарался добраться везде, куда обычно кладут подобные вещи, но увы, единственный документ, который я смог разыскать, говорил о том, что последний выдан Пантелею Сидоровичу Волкову, уроженцу села Нижний Вилюй 1793 года рождения. Принадлежащий, судя по всему, моему прадеду. Даже если взять его с собою, вряд ли кто-то поверит, что я так хорошо сохранился. Больше никаких бумаг не нашлось. То есть абсолютно никаких, за исключением небольшого карманного Евангелия, и тех книг, что стояли на одной из полок, под образами, по которым я учился читать. Правда нашлись советские деньги в количестве пяти тысяч совзнаков, и пяти червонцев. С одной стороны, вроде бы и немного, но где-то я читал, что средняя зарплата в это время как раз укладывалась в эти суммы, поэтому, решил взять их с собой.
Плохо, что не было хлеба. Мука, разумеется, присутствовала, но мне хоть и досталась память предшественника, как делать из нее хлеб он просто не знал, да и учитывая его возраст на сегодняшний день это было нормальным. Я, конечно, попытался, что-то сообразить, намешал часть муки с водой, добавил туда чуточку соли, пару найденных в курятнике яиц, раскатал в лепешки и попытался запечь. Ну, что-то напоминающее толстый лаваш, местами не пропеченный у меня в итоге, получился. Мне даже понравилось. В прошлой жизни я этим просто не занимался никогда. Да и имея жену пекаря, даже не задумывался об этом. Но, так или иначе, что-то похожее на хлеб у меня получилось. Во всяком случае, большого отторжения эти лепешки не вызывали. В нижнем погребе, который действительно оказался ледником, нашел
