оркестр наяривал какую-то знакомую мелодию.
Варвара Панина, узнал знакомое низкое контральто, восхищавшее в свое время таких «матерых» ценителей исскуства, как Лев Толстой, Куприн, Чехов и Блок, а известный художник Константин Коровин, даже как-то сравнил Панину с безумно популярным Шаляпиным.
Варвара — цыганка по происхождению, начинала свою карьеру в петербургских и московских ресторанах. А в 1902-ом году она впервые выступила на сцене петербургского Благородного собрания и с тех пор больше не покидала эстраду.
— Палкин? — произнес Александр Дмитриевич, узнав самый роскошный ресторан Российской Империи, к большому сожалению уже не существовавший в настоящее время.
— Палкин, Сашенька, Палкин! — ответил Вячеслав Вячеславович, откидываясь на спинку кресла, украшенную позолоченной резьбой. — Вспомните, как это было, мой мальчик, ибо такое вы не увидите и не услышите больше никогда! Эх, Варя-Варя, как же рано ты ушла[1]…
— А вы все такой же Кудесник, Вячеслав Вячеславович, — отозвался Головин. — Если бы не резкая смена декораций, я бы ни за что не почувствовал перехода в Ментальное Пространство.
— Ну так, Сашенька, опыт не пропьешь, — довольно усмехнулся помолодевший Райнгольд, залихватски подкручивая свои и без того острые кайзеровские усы.
«А ведь он действительно когда-то носил такие усы, — припомнил Головин. — А я ведь об этом уже и забыть успел», — пронеслось у него в голове.
— Но я не для этого вас сюда притащил, Сашенька, — произнес Мозголом. — Мне проще показать один раз, чем рассказывать…
Перед Александром Дмитриевичем развернулось широкое «полотно», как в кинотеатре «Ударник» на полторы тысячи мест, в котором ему доводилось бывать до войны. Однако «полотно» созданное искусным Мозголомом выглядело просто как огромное окно в «иную реальность», и эта реальность была известна князю Головину не понаслышке.
Александр Дмитриевич стойко и молча просмотрел свою Ментальную дуэль с предателем Вревским, а после осилил еще одну часть воспоминаний с погоней в автомобиле, в которой он тоже являлся отнюдь не бессловесным статистом. Однако, момент с Хоттабычем в котловане, оставшемся после эпической битвы с Драмагаром, вообще привел его в крайнюю степень возбуждения.
— Откуда? — свистящим шепотом произнес он, когда Вячеслав Вячеславович свернул свой «кинотеатр». — Те, кто об этом знали, давно мертвы или пропали без вести!
— Оттуда, Сашенька, оттуда! — хохотнул моложавый старикан, победно поглядывая на своего ученика — типа, и мы не лыком шиты! — Но это еще не все, мон шер, что я хотел тебе показать…
— Боюсь даже предположить, что это будет, — произнес Головин, с опаской поглядывая на торжествующего старика. — Вы полны сюрпризов, Вячеслав Вячеславович.
— На том и стоим, — не переставая улыбаться, заявил старик и эффектно взмахнул рукой.
Окружающий мир неожиданно растворился в густом тумане, поглотив ментальную проекцию ресторана. Туман плотно окутывал Мозголомов. Он был везде: под ногами, по сторонам и над головой. И лишь небольшой пятачок свободного пространства не позволял им потерять друг друга из вида.
Неожиданно налетевший ветер разорвал клочья тумана, открыв взгляду Головина гигантскую каменную стену, сложенную из огромных гранитных блоков. Стена уходила вверх, теряясь где-то в низколетящих облаках и простиралась на необозримое расстояние в обе стороны…
— Солидная Ментальная Защита! — сразу определил оснаб, еще раз окинув взглядом возвышающуюся пере ним стену. — Чья?
— Кабы знать, Сашенька, — развел руками Райнгольд. — Смотри дальше…
Клубы тумана развеяло усилившимся ветром, и Александр Дмитриевичвич заметил невдалеке — у самой стены две фигуры — парня, лет двадцати пяти, знакомого по фотографиям в деле — Мамонта Быстрова и двойника Вячеслава Вячеславовича.
Участок Защитной стены, у того места, где они стояли, начал светиться. Неожиданно на месте свечения из камня начали проступать огромные двустворчатые металлические ворота, слегка тронутые рыжей коррозией.
Двойник старика подошел вплотную к одной из створок и «нарисовал» пальцем прямо по её поверхности небольшой проём, примерно человеческого роста, который мгновенно «проявился» как самая обычная дверь. Потратив еще немного времени, дубль Райнгольда нарисовал замочную скважину и немного отошел, словно любуясь на дело «собственных рук».
Затем в его руках соткался из воздуха очень сложный фигурный ключ, который был незамедлительно засунут в замочную скважину. Двойник легко провернул отмычку и толкнул рукой дверь. Дверное полотно беззвучно распахнулось, открывая темный проход за «охраняемый периметр» Защитной стены.
Но едва двойник старика вошел в проход, стена затряслась, а огромные ворота неожиданно исчезли, оставив неизменной лишь распахнутую дверь. После чего поверхность стены неожиданно «вспучилась», явив этому вымышленному насквозь миру гигантское каменное лицо разгневанного старика со всклоченной бородой.
Распахнутый дверной проем неожиданно превратился в отрытый зубастый рот, который сомкнулся в тот же миг. Только громко хрустнули несуществующие кости двойника Райнольда, а потом все погасло.
— Хоттабыч… — потрясенно выдохнул Александр Дмитриевич, опознав лик каменного гиганта.
[1] Варвара Васильевна Панина — известная исполнительница цыганских песен и романсов. Была знаменита сильным низким контральто и особой манерой пения. Умерла от болезни сердца в 39-ть лет. Слушать певицу не гнушались даже особы царской фамилии.
— Значит, вы с ним встречались, учитель? — вновь вернувшись в реальность, спросил Головин. — С Мамонтом Быстровым?
— А ты, никак, по его душу прибыл? — догадался старик. — Продолжаешь служить, даже после всего, что сделали с тобой эти… — Райнгольд запнулся — он не желал обидеть любимого ученика, которого уже и не надеялся увидеть живым. — … нехристи? — Наконец подобрал он эпитет, показавшийся ему наиболее нейтральным. — И даже Абакан тебя не сломал…
— А я не нехристям служу, а России! — жестко отрезал Головин. — Вот вы сами, Вячеслав Вячеславович, отчего в заграницы после Вооруженного восстания не сбежали? Как тот же князь Чавчавадзе? Капиталов у вас хватало, чтобы жить припеваючи в каком-нибудь Лондо̀не или Парѝжу до самой смерти? Да еще и осталось бы! Но, нет — на даче оборону вот уже два десятка лет держите…
— И я Россию люблю, Сашенька! И не меньше вашего, между прочим! — отбрил ученика престарелый профессор. — И помереть хочу не на чужбине, а на родной земле! Многим, как тому же Чавчавадзе, этого не понять…
— А вот я вас прекрасно понимаю, учитель! А что касаемо Абакана — мне довелось побывать там два раза, профессор, — иронично произнес Александр Дмитриевич, а старик изумленно ахнул. — Только во второй раз «сломался» сам Абакан! — Выдержав небольшую паузу, сразил старика
