что это было?» — думал Стас, укладываясь. Он уже не был уверен, что видел за окном бабушку и что вообще что-то видел. Может, привиделось? Но тогда это значит, что у него, как и в курятнике, слегка протекает крыша, а починить ее он с той же легкостью не сумеет.
Наутро Стас как бы невзначай полюбопытствовал у бабушки, выходила ли она ночью во двор.
— Что я там забыла? — хмыкнула баба Настя. — Спала всю ночь, как убитая. Григорий отчего-то приснился… отец твой.
— Мама, — одернула ее мать Стаса голосом раздраженным и утомленным. По всей видимости, старушка не впервый раз начинала разговор об исчезнувшем зяте.
— А чего? — удивилась бабушка. — Стас на него похож, вот и вспомнила, видать…
— Не похож он на Гришу, — возразила мать и, подперев голову ладонью, с нежной улыбкой залюбовалась сыном.
Тому стало немного неловко, отвык он от таких вот любящих взоров. То один жил, то с Викой, рядом с которой постоянно ощущал напряженное беспокойство.
— Смотаюсь-ка на озеро, — объявил он, когда завтрак завершился, — искупаюсь. Чего-то захотелось. А погода сегодня отличная.
Мать сразу засомневалась:
— Не холодно ли с утра?
— В самый раз.
— После обеда иди, вода нагреется.
— Когда я простывал? — изумился Стас.
Он и вправду очень редко простужался, был с рождения холодоустойчивым, как северный олень.
Больше возражений не нашлось, и Стас засобирался. Приспичило ему немедленно куда-нибудь убраться отсюда, прогуляться, освежиться, будто душно стало в родном доме. После ночного виде́ния всюду мерещился тот неприятный запах.
Он уже убедил себя, что бабушка ночью ему примерещилась — не проснулся толком, наверное, вот воображение и дорисовало то, чего нет. Баба Настя не ходила во сне — не успела бы она так быстро забежать в дом. Так что это была небольшая галлюцинация. Если приступ повторится, надо будет думать насчет грамотного врача-психиатра… А если на работе об этом узнают, стыда и проблем не оберешься…
Оставалось надеяться, что явление это временное и случайное, без всяких осложнений и диагнозов. Очевидно, переволновался с этим стариком на дороге, да разговор с многодетным карьеристом Никитой подкинул на душу фекальной массы, вот и вылилось все это месиво, приправленное врожденной склонностью к беспокойству, в ночные глюки.
Нужно как следует освежиться. К тому же раз он не на теплых морях-океанах во время заслуженного отпуска, не искупаться ли в прохладных озерах? Зря ли он в деревню приехал?
Ни с кем из местных встречаться желанием он не горел, поэтому и рванул на озеро так рано и на машине. Обычно в это время на озере никто не купался.
Стас поехал по знакомой до последнего камушка дороге. Озеро открылось перед ним — безмятежное, голубое как сегодняшнее небо, гладкое как стекло, шириной метров в пятьдесят, длиной вчетверо больше, а глубиной, если рыбаки не врут, до десяти метров в самом глубоком месте.
Как и ожидалось, никого из серебряных поимчан на берегу не наблюдалось. В жесткой траве слева от протоптанной тропинки, ведущей на каменистый берег, чернело пятно кострища и валялся кое-какой мусор: бутылки, разорванная картонная коробка, аляпистые обертки из-под сладких батончиков и чипсов. Дальше на берегу лежал полузасыпанный мелкими камешками и песком детский желтый спасательный круг. Он был продырявлен, сдулся и, видимо, лежал тут давненько. Неизвестно, кто насвинячил — местные или приезжие. Скорее всего, приезжие. Местные изредка убираются на берегу, но не слишком часто, тем более, что за теми, кто свинячит, никогда не угонишься.
Оглядевшись, Стас разделся догола — лягушек, что ли, чиниться? — и нырнул. Вода была прохладная, но терпимо, сразу подняла тонус. Стас поплавал туда-сюда, понырял, вспоминая детство, затем вылез на берег, обтерся полотенцем, оделся.
Возвращаться пока не тянуло. Он неспешно, наслаждаясь безлюдной природой, прогулялся по берегу вдоль воды в западном направлении — берег там превращался из каменисто-песчаного в глинистый и непроходимый, потом вернулся и пошел на восток мимо грунтовой дороги и стоящей на ней «Тойоте» до места впадения ручья в озеро.
В детстве, в состоянии лунатизма, он дошел именно до этого ручья — точнее, до каменного «капища» (если это капище, конечно, а не просто груда камней) метрах в сорока-пятидесяти выше по течению, среди зарослей ив, берез и кленов. Подумав, Стас закатал тонкие штаны и пошел босиком прямо по мелкой ледяной воде против течения, иногда выбираясь на пологий бережок, если растущие прямо у воды деревья позволяли.
Возле «капища» местность не изменилась: тот же изгиб разлившегося ручья, те же кусты можжевельника на берегу и те же огромные камни напротив, сложенные в груду выше человеческого роста вроде бы как попало, — но если присмотреться, на уровне интуиции начинаешь улавливать некий неуловимый порядок… Будто бы это была каменная кладка — фундамент или часть стены, — но со временем оплыла, покосилась, частично ушла в землю.
И тут Стаса захлестнуло сильнейшее ощущение чужого присутствия — совсем как ночью, только намного ярче и сильнее. Он вздрогнул и оглянулся: заросший лесом берег, прозрачная вода, сквозь нее отлично просматривается песчаное дно, трава, валуны… Никого. Но кто-то ведь смотрит? Да, Стас мог бы поклясться, что за ним наблюдает некто незримый.
Словно что-то толкнуло его вперед, и он повлекся по колено в воде к древней каменной кладке, протянул правую руку к гладкому камню на уровне лица размером с багажник его машины, сине-красно-бурому, с золотистыми прожилками. Коснулся шершавой поверхности. После купания в холодной воде или по какой-то другой причине камень показался теплым, хотя тут царила густая тень, — нет, даже не теплым, а почти что горячим…
Но Стас не отдернул руки, хотя по законам логики и физиологии должен был бы, а надавил пальцами сильнее. И пальцы провалились в казалось бы непроницаемую жесткую поверхность, поскольку камень в месте прикосновения начал крошиться, распадаться, превращаться в мельчайший, как пыль, песок.
Стасу бы удивиться, запаниковать, выматериться, наконец, отскочить — однако ничего подобного он делать не стал, а продолжал целеустремленно погружать руку в крошащийся валун, засовывать руку все глубже и глубже, а монолит послушно поддавался, рассыпаясь в тонкую пыль по ходу движения руки.
Дальние-предальние окраины здравого смысла Стаса били приглушенную тревогу. Мол, что это твориться-то? Что за чудеса ненормальные? Но основная часть сознания точно выключилась.
Он запустил руку в камень по локоть, прежде чем пальцы явственно нащупали в сыпучем песке что-то
