Девочка кокетливо, явно копируя жесты Зойки, пожала плечами: не виновата она, мол, что так повезло.
– Счастливица Оля. А раньше как ты по фамилии звалась?
– Она всегда Волкова была, – в голосе Зойки прозвучала такая сталь, что Нона на мгновение испугалась. Видно, придется привыкать, что теперь их маленькая Зойка стала матерью, да такой, что за своего приемыша горло переест.
– Болтают сидят. – Вошедшая Нянька вытерла мокрые руки о фартук и тотчас всплеснула ими, оглядев стол. – А я чувствую, сальцом пахнет. Оля, дочка, иди пока, белье покарауль. Щипцы я на крышке бака оставила. Как закипит, станет вылезать, толкай его обратно в бак. Не справишься сама – высовывайся в коридор и кричи: «Нянька Катя!», я прибегу и пособлю. А мы пока чай накроем.
– Не говорит она, Няня, – тихо проговорила Зойка. – Вы давайте накройте, а мы с Олей при белье посидим. Не хватало еще общую плиту залить.
Нянька заохала, жалея девчушку. Нона, стараясь скрыть замешательство, принялась убирать продукты и накрывать к чаю. Зойка и Оля отправились на кухню, как были: дочь – в перешитом пахнущем хлоркой платьице и колготках с мокрыми коленями, мать – в гимнастерке и галифе.
– Зойка бы хоть в платье переоделась. Ведь не окоп, – пробурчала Нянька, по своей манере легко переходя от бурной радости к недовольству всем и вся.
– Может, у них не во что, – заступилась Нона. – Мешок уж она весь вытряхнула, а в чемоданчике, я по звуку поняла, почти пусто. Подгоним ей что-нибудь из моего, а там придумаем что получше. Видно, хороший шофер наша Зойка – войну прошла, в Берлине бывала, вернулась живая и целая, даже вон дочку себе какую отхватила.
– Юродную, немую, – пробурчала Нянька.
– Зато красавица и… – Нона чуть не сказала «колдунья», но вовремя спохватилась, верно ли истолковала взгляд девочки. Не стоит давать Няньке повод лишний раз языком трепать.
– Уж куда красавица. Как мы теперь Зойку нашу замуж отдадим? И одно срамно сказать, на войне с мужиками вместе была, может, в одной землянке спала, мало ли что там делалось. Ну да таких много сейчас, может, кто из мужиков и не спросит, как на фронте жила, мол, что было, то было. Но ведь с грузом еще. Скажут, прижила в окопе да на чужую шею посадить хочет.
– Да что ж ты за бабка такая негодная! – рассердилась Нона. – Ведь знаешь нас с Зойкой с рождения, а все гадости думаешь. Неужто ты всерьез полагаешь, что могла наша Зойка сожительствовать на войне с мужчиной?
– Побольше тебя знаю, – фыркнула Нянька. – Ты войны не видала, а я знаю. Мне в четырнадцатом-то году уже двадцать шесть лет было. Видела, как, бывает, женщины себя среди солдат-то ведут, когда выжить и покушать хочется. Вон сколько она еды натащила. Неужто, думаешь, простой шоферке столько дадут? А где она пропадала все время? Ведь уж год почти как война кончилась… – Нянька прижала к носу кулек с салом, вдохнула чесночный аромат, шмыгнула пару раз, всхлипнула и заревела, вытирая салом щеки: – Дура я старая, про чужой сказ, про гадкий язык печалюсь. Главное, вернулась моя Зойка. Пусть порченая, пусть с дитей юродивой, а главное – тут. И отмоем, и откормим, и замуж отдадим…
Защипало в глазах от жалости и нежности – и к бестолковой старухе, и к вернувшейся сестре. Нона обняла Няньку, приговаривая:
– И верно, дура старая, морщинистая. Не дала Зойке через порог ступить, а уж сватаешь на сторону. Пусть хоть побудет со мной да с тобой.
– Пусть, – всхлипнула Нянька. – А Павел с завода, Марфы Игнатьевны новый жилец, очень хороший мужчина. И, опять же, фронтовик – знает, что почем на войне было, не станет Зойку попрекать.
– Нянь Кать, горбатого могила исправит, а брюзг-ливый и из гроба будет дудеть. – Нона взяла чайник, вышла в коридор, оставив старушку отчитывать за неблагодарность ее пустой стул. У двери в кухню остановилась, не решаясь войти. Слышно было: Зойка рассказывает дочери о том, как они жили до войны, а Оля болтает ногами, задевая ботинками перекладину лавки. Звук такой, словно кто мерно трет шкуркой по дереву.
– Куда ты все смотришь? Нет там никого, – прервала рассказ Зойка. – А если и прошел кто, так тут все свои.
Зашипело. Кипящее белье выдавило через край ведра струйку мыльной воды. Зойка, причитая совсем как Нянька, бросилась к щипцам, Оля не двинулась с места, продолжая шаркать ногами о лавку. Нона завернула за угол и натолкнулась на ее внимательный пронизывающий взгляд.
– Залила все ж таки плиту, – расстроенно призналась Зойка.
– Поставлю на другую, Аля ругаться не станет. Давай я пока с бельем постою, тебе с дороги и вздохнуть, и переодеться надо, наверное. А если…
– Я пока так, – отмахнулась Зойка. – Привыкла за пять лет без малого. А ты, Оля, пойди переоденься. Чемодан я под вешалку поставила.
Девочка, продолжая пристально смотреть на тетку, махнула рукой: мол, и я пока так посижу.
– Умница ты моя, – улыбнулась Зойка. Девочка спрыгнула со скамейки и прижалась к матери.
– Умница Оля. Волшебница-колдунья, – проговорила, улыбаясь, Нона. Радость на лице сестры тотчас померкла, на нем читался невысказанный вопрос: «Откуда?»
– Я уже четыре года работаю в Институте практической магии. Такие глаза, как у твоей Оли… Но вы не бойтесь, мои хорошие, дальше меня не уйдет, а больше здесь никто не признает, если ворожить не станешь прилюдно. Не станешь ведь?
Оля затрясла головой, обещая, что ни за что не станет.
– Тогда и бояться нечего, – улыбнулась Нона. – А если и узнают, так интернат для магов при институте – лучший в стране. Я на работе поговорю, и устроим тебя. Будешь к нам на выходные приходить. Блинов напечем…
– Ей нельзя в интернат. Вернее, без меня нельзя.
Оля обняла мать, испуганно и как-то судорожно прижавшись лицом к ее боку.
Из коридора раздался стук, потом голоса. Тяжелые шаги сперва замерли у порога, а потом на кухню заглянула Алевтина.
– Там какой-то майор Зою Васильевну спрашивает. Зоя, тебя, что ль?
Оля состроила забавную гримаску, а Зойка крикнула:
– Входите, Юрий Саввич! Что вы в сватовство майора играете, за углом стоите? Мы тут белье стираем.
– Значит, без вас достирают, товарищ Волкова.
В дверях появился высокий военный. Мертвые злые глаза и землистый цвет лица плохо вязались с широкой добродушной улыбкой. Прошел, скрипя сапогами, церемонно представился Ноне – «майор Румянов», потрепал по голове Олю, отчего та невольно дернулась. – Вижу, хорошо все у вас, дома рады. Но рассиживаться некогда. Оля, ты как, готова сегодня?
Зойка встала между ним и девочкой, строго напомнила, что они только приехали, с прошлого раза суток не прошло. К удивлению Ноны, майор не рассердился, а, напротив, глянул уже не холодно, а как-то обеспокоенно.
