– На весло — и больного мужика не посадишь. А остальное… Платок убрать, подол убрать, волосню убрать, поганое ведро дать, в рот — затычку, ногти остричь. Что имеем?
– Пугало. Уродище…
– Стоп. «Оно». Пугало — «оно». То есть — не «она». Не баба.
– Не… Но, Иване, оно ж…
– Тебе Резан русским языком объяснил — что такое баба в лодии. Если набор характерных признаков отсутствует, то и объект имманентно принадлежит к другой категории сущностей. К конгломерации категорий — «не баба».
– ??? Ты… ты чего такое сейчас сказал?
– Неважно. Тащи горшок.
* * *
Я уже говорил, что сегрегация по гендерному признаку в «Святой Руси» развита чрезвычайно. «Устав Церковный» специально отмечает:
«Аще мужа два бьются женски или вкусить, или одереть, митрополиту 3 гривны».
Есть жесткий, повсеместный набор стандартов: что носить, как говорить, где стоять… даже — как драться. Этот набор, даже не вторичных — третичных признаков, является столь очевидным, само-собой-разумеющимся, что смена внешних ярлыков, оболочки, воспринимается как смена внутренней сущности.
Если нечто выглядит как баба, звучит как баба, ведёт себя как баба, то это баба и есть. А если не выглядит, не звучит, не ведёт…? То — не баба. Щось. Оно.
А горшок зачем? — А причёску делать будем.
На Руси мужчины режут волосы «под горшок»: на маковке — солома ворохом, на затылке — полянка ёжиком. Кстати, шею — не бреют. То-то наших от норвежских косиц передёргивает.
В очередной раз радуюсь деталям своего «вляпа» — как хорошо, что с меня слезла вся шкура! Вместе с волосяными фолликулами. А то и мне приходилось бы… под горшок.
Чему только не удаётся порадоваться в попадизме…
* * *
Бабёнка вытерпела и стрижку, и навязанную мною интимную брижку, от вида которой Лазарь негромко завыл в полноте охвативших его чувств и убежал в Волгу успокаиваться холодной водой, а Резан стал вдумчиво интересоваться плюсами и минусами такой технологии.
Вытерпела она, хоть и охала при каждом прикосновении, примерочный процесс — подобрали комплект где-то-как-то подходящей мужской одежды.
А вот завыла она в самом конце. Просто от вида моего рукоделия. Когда я из щепочек с верёвочками стал ей «ограничитель языка» мастырить.
Да уж, представляю себе — чего там, в Пруссии, творится, если недоученный новгородский подмастерье вайделотов и кривов за день сумел вбить столь устойчивую реакцию на «щепной товар».
Точнее, наоборот — не представляю.
А это… тут просто: святейшая инквизиция была озабочена тем, чтобы приговорённые к казни, провозимые, по дороге на эшафот, через ликующие толпы сограждан, не смущали невинные души, громко упорствуя в своих ересях. Для чего изобретены были маленькие «тисочки для языка», которые несколько ограничивали диавольскую предсмертную проповедь закоренелых грешников. До полного молчания.
А господу напоследок помолиться — можно и рта не раскрывая. «Глухая исповедь» — слышали?
…
Утром ей под носом чуток сажей измазали — у наших у половины такая «грязь» на верхней губе произрастает, сунули в лодку, отчалили.
Сразу видно стало — соседи по каравану поменялись. Прежний ушкуй в конец своей группы отвалил. Подальше от греха. Или — от меня? А в остальном — даже лучше стало: парни меньше балаболят, темп ровнее держат.
Делом заняты: бабу глазами… разглядывают. Ну и что — что одетая?! Раз-два, раз-два, вгрёбываем на фоне облизывания — вёрсты летят… даже не заметно как. Юношеское воображение — круче мельдония! Как у ослика, перед которым морковку подвесили.
Вечером — «Медвежий угол». Он же — славен город Ярославль.
Ярослав Мудрый здесь с волхвами спорил. Отчего ихняя медведица взбесилась и волхвов порвала. А Ярослав животное топором зарубил и город основал. Очень похоже на мои похождения. Только у меня топора не было.
Интересно: а как Мудрый медведицу на волхвов натравил? Тоже как я — пинка дал?
Караван длинный, растянувшийся, становится медленно — мы ещё только к берегу подошли, а там уже с десяток конных крутится — успели уже коней с княжьих дощаников свести и заседлать. Сигурд с парой-тройкой своих, ещё какие-то… бояре с ярыжками.
Мы с Лазарем — бегом к начальству на косогор, остальные в лодке сидят, без приказа не вылезают, на нас дивятся.
– А скажи-ка ты мне, боярский сын Лазарь, аль не слыхал ты княжьего указа? Не брать в лодии бабёнок гулящих? А кто возьмёт — будет у князя в вине.
Тут «в вине» — не в кулинарном, а в юридическом смысле.
Новгородский «эксперт» настучал. С-с-с… Не понял, дурашка… В «эскалаторы» играться вздумал — эскалирует конфликт. Учту.
Лазарь мнётся, краснеет. Командир из него… факеншит не ругавшись… Поворачиваюсь к нашей команде:
– Шапки долой!
Кто сам сдёрнул, кому соседи помогли. Полная лодка молодых морд. На любой вкус. Ну, в рамках типичности для «святорусской» Верхневолжской популяции. Негров, к примеру — ни одного. Бород — две. У Резана и у кормщика нашего.
– Где баба, боярин? Ткни пальчиком.
Боярин — с коня вглядывается, свитские — гляделками впериваются, кто-то из «шестёрок» — с коня слезать надумал…
– Или мне клепальщика на «божье поле» звать? Мало ль вам одного раза забавы? Ещё народ повеселить хочется? Кстати, боярин, ты ж с прошлого раза должен остался. Отдашь или как? А то я уж и рез считать собираюся.
Сигурд… углядел-таки. Сука белесая. Поплямкал, поворотил коня и поехал. «Я — не трогаю твоих людей, ты — моих».
Свалили… проверяльщики. Мы выдохнули и стали стан ставить.
* * *
Здесь Волга не такая, как выше, как у Твери. Здоровенная, широченная, глубоченная долина. Правый берег — крутой, обрывистый. Его Волга подмывает. Левый — низкий.
Хотя, конечно, наоборот: Земля вращается, а вода в реке не успевает, отстаёт. Берег на реку наезжает и… «смыливается». Как поменяла Волга направление с широтного на меридиональное, так и пошли по берегам горы высокие.
Похоже на Киев. Только совсем не похоже! За низким берегом чуть дальше — снова борт долины. На Смоленск похоже. Перепад высот… дух от простора захватывает! Стены, поросшие мощным лесом. Место тут… жить и жить.
И живут. С 5 тысячелетия до нашей эры. Как раз напротив «стрелки» — слияния Которосли и Волги. А когда на этой стороне, чуть выше самого низкого треугольника стрелки, где волхвы своим… волхованием занимались, церковь шикарную забабахали… Говорят, там, в подземной автомобильной стоянке, до сих пор, по ночам… А потом черепа допотопные на улицах появляются…
Чуть выше по Которосли, лет 200 назад было большое мерянско-славянско-скандинавское поселение. Там — скандинавское оружие, рунические надписи, шахматные фигурки и крупнейшие на севере Европы клады арабских монет. А здесь, на месте самого Ярославля, был чисто мерский «Медвежий Угол».
