Санька вдруг подумал, что не знает, как отреагировал на его исчезновение старец, но ведь может и узнать… Если получится снова «перевернуться».
Александр сосредоточился на верхней чакре. Это у него получалось легко. Приподнялся над своим телом. Сделал переворот…
Снова очутившись в тонком мире, Ракшай почувствовал радость. Он вылетел наружу, пройдя сквозь стены и крышу и всё больше набирая скорость, полетел на болото. Ракшай чётко видел избушку на курьих ножках, то бишь на сваях, и дедка всё также спокойно сидящего у котелка, висевшего над тлеющим огнём, в очаге, углублённым в землю. Вот почему Ракшай не увидел его при подходе.
Опустившись на землю рядом с болотником, Санька материализовался.
— Волка придержи, старик, — сказал Ракшай. — Не хочется животинку калечить.
Старик вздрогнул.
— А-а-а… Это, ты, волхв? — Сказал он. — За чем, или за кем пожаловал? По мою ли душу?
— Не хочешь умирать? — Спросил Санька сурово.
Он не собирался рассусоливать с тем, кто натравил на него волка и шарахнул дубиной по голове.
— Обиду затаил? — Не отвечая на вопрос, усмехнулся старик. — Так не убил же я тебя… И пойми ты меня. Бог знает, что за нечисть приползла ко мне. Слеп я почти, а ночью вообще ничего не вижу. Да и орал ты не по-людски. Аки зверь какой… Вот и разбери поди…
Ракшай почесал лысую голову.
— Да и так ты на человека мало похож. Токмо, что одёжкой…
— А ты кто такой, чтобы судить, кто человек, а кто нет? — Ракшай не злился, а дразнил старика, лишь делая вид.
— Дык… Я-то точно человек, а вот ты… Человецы-то так просто не исчезают, оставив связанными путы. Или могут? Не знавал я таких, а живу долго. Вот и гадай… Человек ты, али кто?
Санька хотел присесть возле огня на корточки, но услышал рычание волка.
— Ты привязал бы собачку, — попросил Ракшай. — Не дай Бог кинется. Загублю ведь зазря.
— Не кинется, коли я не скажу. А не уж-то управишься с волком-то?
— А ты позови, — усмехнулся Санька. — Я не стану его убивать.
Старик привстал с чурбачка и приподнял руку над землёй. Из темноты вышел волк и встал под его руку. Волк был красив. Ростом он доходил Ракшаю до груди.
Санька посмотрел волку в глаза и тихонько зарычал. Просто зарычал по-медвежьи. Не зло зарычал, а «информативно». Типа, моя территория, все пошли «нафик».
Волк не стушевался и огрызнулся. Типа, сам пошёл.
Ракшай опустился на уровень волчьих глаз, зарычал настойчивее и подошёл ближе, уперевшись взглядом в зрачки волка. Он физически ощущал, как толкает волка. Волк дрогнул и шагнул назад. Ракшай сделал шаг назад и прекратил урчать. Потом отвернулся и рявкнул во всю мочь. Даже не по-медвежьи, а по-тигриному. А от рыка уссурийского тигра гадили даже медведи. А уж Санька-то сколько раз слышал тот утробный рык, изобилующий такими низкими частотами, что выпрыгивала печень.
Когда он развернулся, волка рядом со стариком не было, а старик стоял на коленях и молился.
— Оборотень, боже сохрани! Свят-свят-свят… Господи Иисусе Христе, помилуй мя! Спаси и сохрани душу мою грешную…
Санька всё же присел на корточки у едва тлеющего огня и осторожно потрогал котелок. Он вспомнил, что не вечерял.
— Что варишь так долго? — Спросил он.
Старик открыл глаза и, некоторое время не отвечая, разглядывал Ракшая.
— И сидишь ты не по человечьи, — буркнул он наконец. — Клей рыбий варю.
— И на что он тебе? — Удивился Санька.
— Знамо на что. Торговать.
Санька удивился ещё больше.
— И с кем же ты торговлю ведёшь?
— Тебе-то какое дело? Пришёл тут… Волка испугал. Вдруг уйдёт. Тебе хорошо, зрячий, а он у меня поводырь. И охранник. Никто не знает, что я плохо вижу…
— Так, кто-торгуется-то? Здесь, что ли?
— Вот ещё. Сам на Москва-реку выхожу. Кто видит, останавливается. Пока жду, рыбки наловлю, раков, жемчужниц пособираю.
— А здесь что рыбу не ловишь?
Дед привстал с колен, отряхнув колени, присел на чурбан и вздохнул.
— Нет тут рыбы. Для меня нет. Завелись твари бесовые, не дают в озеро ступить. Едва не утянула меня одна. Хорошо волк рядом был, да в воду кинулся. Спас… Да и глубоко тут. Бездонное озеро.
— Что за твари? Я слышал одну. Словно змей в воду с берега спускался.
— Во-во… Змей, — сказал старец и перекрестился. — Всплывает иногда.
Санька тоже машинально осенил себя крестом.
— Свят-свят… Крещёный, что ли?
— Крещёный, — просто согласился Ракшай.
— Не могёт быть такого! Что бы оборотни крестились?!
— Я, дед не оборотень. Такой же, как и ты, смертный.
— А как ты тогда? Того… Этого…
— Слишком много будешь знать, быстро состаришься, — усмехнулся Санька, и дед закашлялся от смеха.
— Ну, ты, паря, и сказанул! — Откашлявшись, выдавил старик. — Мне то ужо и стариться некуда. Вот рассмешил!
— Давно живёшь?
— Долгонько, — проскрипел старец. — Ещё и болота здесь не было, а мы жили. Брали тут камень белый, да вдруг вода пошла-пошла и затопила округу. А потом быльём заросло, кочкой. А тут и вовсе пролом случился. Но хоть травой не зарастает, и вода не гниёт.
Дед замолчал, а потом сплюнул.
— Да вот, завелась тварь, прости Господи.
— Давно завелась?
— Давно…
Старик вздохнул.
— Воду на вервье достаю.
Помолчали, а потом дед словно вспомнил.
— А ты сам-то откель, паря?
Санька подумал, говорить или нет? И понял, что шила в мешке не утаишь. Пришёл же ногами, значит рядом…
— Из Коломенского. Знаешь такое?
Дед покачал головой.
— Далеко… Здесь что делал? Что искал? — Спросил он настороженно.
— Ничего не искал. Гулял, да заплутал в болоте.
— Гулял… — неопределённым тоном сказал старец и захихикал. — Знамо, зачем гулял.
Он хихикал долго, утирая слёзы и теребя бороду.
— Ты чего, дед? — Спросил Санька удивлённо.
— Да ладно, сам такой был. За кикиморой приходил? А они тебя в болото завели? Бывает…
— Не видел я никаких кикимор и не заводили они меня никуда. Просто бежал-бежал и в болото забежал.
— Ну-ну, — сказал старик и снова захихикал. — Кикиморки они такие… Сладкоголосые. Сам было дело промышлял блудом. Хлеб с молоком брал? Или пустопорожним пришёл? Не брал, небось, да ещё и срам не прикрыл. Обидел ты их. Вот и завели в тину.
Санька не стал оправдываться. По его мнению, обсуждать было нечего, и он засобирался обратно.
— Пойду я, старик. Ночь кончается. Прощевай.
— Прощевай, — сказал старик и перекрестился, не увидев перед собой никого.
Санька про старичка забыл. Заспал. Проснулся утром и словно ничего ночью не было. Док, какой его видел Санька, ставить на Москва-реке не
