(где одно сидячее место, раковина и какие-то тумблеры), просят чай, печенюхи, шашки или водку (которую Лёша с Оксаной везли совершенно нелегально, пряча под своей спальной койкой). Водку продавали со страшным наказом пить аккуратно и не буянить, иначе милиция ссадит.
О том, что в поездах пить запрещено, никто даже и не подозревал. Да и не было оно запрещено — прямо в вагоне-ресторане выпивка продавалась, только стоила она ещё дороже, чем у проводников. Несмотря на все раскрытые окна духан стоял…
Люди в основном ехали в отпуск — многие с ребятишками. Весёлые! Играли в карты, в домино и в шахматы. Бегали, орали и плакали дети. Играли гитары (я насчитал три). Хохотали, пели, травили анекдоты. За стенкой храпел мужик. Храпел так, что перегородка вибрировала. А по ночам он пил чай, чёрный, как дёготь, и угрюмо смотрел в окно, стоя у титана.
В тамбуре постоянно кто-то курил, хоть топор вешай.
В общем, впечатлений полная панамка.
ЛЮБОВЬ К ФОТОГРАФИЯМ
«Охотники за привидениями», Линда. Портленд, загородный дом, 12 июля, 19.00 по времени Калифорнии.
Выходные бывают редко. Но Линда была железобетонно уверенна, что часть времени обязательно надо проводить с семьёй. Мама, папа, чай с пирогом… Судя по звукам гитары, сегодня ещё и сестра была дома. Уже приехала!
Линда прошла в гостиную, поцеловала Нэнси в макушку и села на противоположный диванчик.
— Что это ты играешь? Что-то новенькое?
— Нравится? Я записала на слух. Жаль, что я не знаю слова. С нами на фестиваль ехал мальчишка, аж из Сербии! Такое странное имя — Горан. Он пел, красиво. Но слова перевести не смог.
Линда почувствовала, как профессиональная интуиция, которой полагалось бы отсыпаться в выходной, поднимает голову:
— Неужели прямо из Сербии?
— Удивительно, правда? Он путешествует по Канаде с семьёй. Представь, Меттью нашёл его в вагоне с лошадьми!
— Да ты что…
— Да! Сел на вокзале не в тот поезд и потерялся, представляешь? Не знал, как купить билет и забрался зайцем в товарный вагон, спрятался за денники.
— Как же вы общались?
— Он неплохо так для серба объяснялся по-английски. Рассказывал про свою ферму, про лошадь.
— И что вы?
— Довезли его в нашем купе до Калгари и помогли купить билет до Эдмонтона. Ну, как же не помочь своему брату-ковбою?
— Действительно, — слегка отстранённо кивнула Линда. — А фоток у тебя не осталось?
Должны остаться, зная пристрастие сестры к фотографиям и альбомам.
— Что, интересно на серба посмотреть? — Нэнси уже полезла в сумку.
— Ещё как.
— Смотри! Обыкновенный пацан, я бы в жизни не сказала, что серб.
— Я тоже, — пробормотала Линда.
На фотографии было битком набитое купе, и улыбающийся Володя Воронов (он же Уилл Вольф, он же сербский мальчик Горан, он же «Джессика Доу») показывал в объектив «викторию».
— А шляпа у него сразу была?
— Не-ет, ты что! Это я с ним поменялась, на память. Теперь у меня есть настоящая сербская бейсболка, смотри! — и Нэнси вынула из сумки проходящую по всем ориентировкам чёрную бейсболку. — По цвету можно подумать, что сербы — мрачноватые парни, но уверяю тебя, мальчишка оказался очень компанейский, пел, сухариками нас угощал, — Нэнси встряхнула бейсболку и натянула её, гордо приосанившись: — Ну как?
— Обалдеть! — честно сказала Линда. — Извини, мне нужно срочно позвонить.
Д О МА
Вова. Среда, 15 июля. Иркутск.
На третью ночь около четырёх часов утра поезд приехал в Иркутск. Я распрощался с проводниками и вышел на площадь у вокзала, где, как и в Хабаровске, в ряд стояли жёлтые «Волги» с зелёными огоньками в уголке лобовухи. Подошёл к крайнему:
— Здорово, дядь. З а город поедем?
— Далеко?
— От троллейбусного депо километра четыре по тракту.
— Десятка.
Ценник был охренеть какой высокий, если по километражу — раза в три выше, чем положено, а то и в четыре. Но искать другие варианты, привлекать к себе внимание дежурных ментов или топать пешком по ночному городу не хотелось вообще.
— Поехали. Попутчиков не берём.
По пустынным улицам долетели быстро. Я попросил остановиться у следующего за «Ньютоном» садоводства, «Декарта», дождался, пока такси уедет, и зашёл через лес. Мало ли, вдруг ждут меня.
Лес серел рассветными сумерками. Я ушёл за земельное товарищество, на дальний край предполагаемого нашего этнографического парка, где мы с Олькой не хотели ничего корчевать, достал из рюкзака кобуру и оружие. Револьвер проверил и сразу заправил в носок под брюки, остальное вместе с остатками неприятельских денег уложил в припасённый плотный полиэтиленовый пакет от сушёного мяса, тщательно завернул, упаковал в американский котелок. Котелок, чувствуя себя Кощеем — в ещё один пакет, чтоб помедленней ржавел, вдруг долго не достану. Потом срезал топором кусок дёрна (вот, наконец, и пригодился топор!), топором же вырыл ямку, закопал свою нычку. Водой и полиэтиленовой бутыли слегка по срезам полил.
Подумал. Достал маленький, самый первый купленный рюкзак. Предполагать нужно худшее. Если тут контора глубокого бурения продалась напрочь, хрен они от меня получат, а не информацию. Сложил фотоплёнки с картами, фотоаппарат, презервативы (чтоб не объясняться, для чего это). Осмотрел ещё раз развалы барахла. Пожалуй, ножи и хороший компас тоже на всякий случай пока припрячу, а то возьмут под благовидным предлогом «на осмотр», да и заиграют. Зубную щётку вот в карман сунул.
Фактически, в куче остались продукты, шмотки и тактический рюкзак. Нормально. Это сложил в «Ермак».
Топорик решил в руках нести. Мало ли кто меня там караулит.
К нашей «Шаманке» я подошёл со стороны противопожарной полосы, постоял у калитки для коз. Вроде, в сарае кто-то ходит. Заскулил Роб — почуял меня, должно быть. На него шикнули. Бабушка!
Я просочился во двор, состроил страшную рожу бросившемуся навстречу псу. Тот чудесным образом понял, что визжать не надо, заскакал вокруг молча, облизал мне руки. Я потрепал его за ушами, сказал тихо:
— Всё, Роб, потом. Фу, — и пошёл в козлятник.
Бабушка собиралась начать утреннюю дойку: готовила козам вкусняшки, тёплую воду и прочее, а по лицу её непрерывно текли слёзы.
— Баба Рая, что случилось?
Она обернулась ко мне и покачнулась:
— Ой, Вова!
— Тише-тише, присядьте. Что случилось, пока меня не было?
Она обняла меня и ткнулась зарёванным лицом в куртку:
— Ольгу-то в больницу забрали!
Я отстранился:
