так опоздали и явимся позже всех.
— Ну, вот вы и торопитесь, а я, уверяю вас, никуда не сдвинусь с места.
На это Спиродонькин вздернул плечами.
— Воля ваша, Владислав Васильевич, я положительно отказываюсь понимать вас. Если это не шутка с вашей стороны, то… то… то я, право, не понимаю.
— Чего же не понимать? Или остаться вечер дома с вашей точки зрения такая удивительная вещь, что вы не можете с этим примириться? — с едва уловимым раздражением в голосе отвечал князь.
— Вечер вечеру рознь. Ничего не было бы удивительного, если бы вы остались дома вчера, третьего дня, завтра, но сегодня, сегодня сидеть дома, когда у нашего любимого генерала форменный бал, когда все, решительно все собрались там, — это, воля ваша, более чем странно. Какая ангажирована культурная программа!
И «Мармелад», причмокивая, пустился в перечисление роскошеств:
— По два рубля с персоны! Сбор в пользу бедных болгарских детей!Труппа жонглеров! 10 арабов из стамбульских кафешантанов! Величайший феномен 19 века Абдулла! Человек-загадка! Непостижимо! Загадочно! Чудовищно! Поразительные албанские акробаты! Всемирно известная Дрезина — дива из парижского театра Фоли-Бержар! Фея в страусовом туалете! С бритыми подмышками! Поет по-французски «Ты забыл милый край свой, бросил наш Прованс родной». Трио сестры Дрампир — порхающие как птички! Исполняют сопрано «Куртизаны, исчадья порока, надсмеялись надо мной вы жестоко». Полковой оркестр играет туш! А меню! Судочки попьет. Жаркое — цыпленок! Малосольные огурцы с апельсинами! Суфле-глясе Жанна де Арк. Шампанское Мумм- зеленая лента! Бомонд уже в восторге весь. Вы даже представить себе не можете, как нашему генералу будет обидно такое невнимание именно с вашей стороны. Уверяю вас, он страшно обидится. С какой стати огорчать старика без всякой нужды и порождать нелепые толки?
— Какие толки?
— Как какие? Всякие. Неужели вы думаете, ваше отсутствие останется незамеченным?
— Думаю. Сегодня на балу соберется такая масса кавалеров, что я уверен, обо мне никто и не вспомнит. Я слышал, много народу туда собирается, одного отсутствующего никто не хватится.
Но Спиридонькин продолжал в полном ажиотаже нетерпеливо передергивать плечами.
— Удивляюсь я на вас, Владислав Васильевич, ведь сами отлично знаете, что все это не так, а говорите. Простите, но вы в этом случае точно капризная дама. Ну, полноте, милый, хороший, вставайте и идемте. Вы только подумайте, как вас ждут, — добавил ротмистр, лукаво подмигивая.
— Кто ждет? Все вы глупости говорите, — никто меня не ждет, никому я не нужен, и мне никто не нужен.
— Ну, это уже позвольте — атанде, как говорит наша достопочтенная Агафья Тихоновна, уж будто бы вы никому не нужны? А Аглая Егоровна? Любимица всего полка? А? Что вы насчет этого сюжетца скажете? И насчет ее упругой груди?
Так с шутками и прибаутками, в которых зачастую делались прозрачные намеки на прошлые или будущие победы на ниве любви, перемигиваясь словно обезьяны, молодые люди собрались и отправились на бал. Где, под шампанское с апельсинчиками, в сопровождении цыганских хоров, исполняющих на бубнах патриотическую «Жила-была Россия, великая держава», загуляли далеко за полночь.
Возвращаясь, князь всей фигурой опирался на плечи своего могучего денщика, который скорей тащил Мещерского на себе, чем вел его домой. Провожатый фривольно ругал пьяного барина на все лады. Весь смысл поучений реалиста-Потапа сводился к тому, как приятно и даже необходимо пить водку. В отличие от высокоблагородий, злоупотребляющих «гусями» ( четвертухами вина).
— Я, Вы знаете, барин, никогда не блюю! — хвастался собутыльнику засаленный денщик. — Так только «мерзавчика» раздавлю для легкости и как огурчик… Отборный, любительский!
От огнедышащего денщика довольно оригинально пахло ядреным табаком как от Петра Великого и немного навозом, так что князь лишь деликатно молчал и не спорил. Полный отвращения Мещерский лишь однажды протяжно вдохнул.
Оставалось пройти всего каких-нибудь несколько шагов, как вдруг, отчего-то щепетильный Потап почувствовал что-то неладное. Совсем неладное, точно морозом по коже ему потянуло.
— Что там такое? — произнес денщик, быстро перекрестившись онемевшей рукой и, наклоняясь к самому лицу князя, стал пристально всматриваться в окружающий мрак.
Почему-то он струсил на ровном месте. Тем более, что из темноты вдруг послышалось далекое, чуть слышное: «куку».
— А ты, посвети, дурак! — хрюкнув, пьяно произнес Владислав Васильевич. Потап поднял фонарь с вставленной свечой высоко над головой, прекрасно осветив этим себя и стоявшего с ним рядом офицера…
В то же мгновенье прямо перед ними, в сгустившемся мраке вроде бы никто не стрелял, особых звуков не было, кроме слабого щелчка, но Потап почувствовал, как его грудь немного пониже плеча словно что-то брызнуло. Это были мозги князя Мещерского. Голову князя пуля пробила насквозь от лба до затылка. Пар вылетел из аристократа прежде чем он сумел крикнуть " до свиданья".
— Убили! Князя убили! — вскрикнул Потап, взмахнул руками и, сомлев от страха, медленно опустился на землю подле распростертого лицом вниз Мещерского. Покатившийся по земле фонарь слабо звякнул и погас.
В то же мгновенье среди вновь наступившей тишины ночи раздались заунывные, гнусливые звуки, похожие на вой: «Ля-иль-Алла-иль-Алла-Магомет-Рассул Алла», — протяжно тихо провыл чей-то хриплый, торжествующий голос и замер, растворившись в темноте.
Дело было сделано. Поднялась ужасная суматоха, все долго, до самого утра носились словно наскипидаренные, все искали турецкого лазутчика, ассасина, федаина и прочих соответственно одетых ниньзя. Но так никого и не нашли. При всем старании. Лишь периодически в ночной темноте слышался треск сталкивающихся лбов.
Моя операция увенчалась успехом. Один выстрел, один труп. Словно на стрельбище. И никаких тебе привязок к моей скромной персоне.
После ликвидации Мещерского, которая благодаря глушителю и пламегасителю на дальнобойную винтовку прошла без сучка и задоринки, мне пришлось еще один раз лично замарать руки. Больно уж случай был паскудный.
Повадился к нам в лагерь из Стамбула ездить один пронырливый англичанин. Говорил, что он наблюдатель от Генерального штаба Великобритании. С обширными связями в Мальборо-Хаус ( резиденция английской королевской семьи).
Это был настоящий типичный британец. Очередной «специалист по сносу зданий в Багдаде». Английский красный мундир, кепи, вишневые штаны. А сверху — лукавая физиономия мерзкого хорька, где цвет обгоревшего лица был оттенка сырого мяса, и рыжие волосы, выбивавшиеся из под кепи и составляющие потрепанные бакенбарды, сильно напоминали своей жесткостью и формой об облысевшей от интенсивной работы швабре с синтетической щетиной.
У нас в лагере этот тип сразу бросался в глаза, словно шлюха в церкви. Звали его сэр Гораций Ходгсон. Какая-то младшая ветвь на
