ткани.
Стоявший за стеной в потайном ходе Ибрагим бек, вытащил кинжал и когда разгорячённый Мустафа хан подхватил на руки обнажённую танцовщицу и опрокинул её на кровать, вышел из-за стены и произнёс:
— Обернись, брат
Мустафа хан обернулся и увидел взбешённого Ибрагим бека с большим кинжалом в руках
— Ты что, брат⁈ — воскликнул он
— Ты обещал, — тихо сказал Ибрагим бек
— Это же просто рабыня, — сказал Мустафа хан
Но Ибрагим бек уже сделал шаг вперёд и взмахнул кинжалом. Мустафа хан рукой отразил первый удар, потом ему удалось прорваться к своим вещам, и он тоже схватил кинжал. Братья начали драться.
Когда взошло солнце, и в окно, где колыхалась на утреннем ветру шёлковая голубого цвета занавеска, проникли его первые лучи, то они озарили страшную картину.
Два брата лежали на полу в луже крови, в смертельном объятии, проткнув друг друга страшными прямыми кинжалами.
Танцовщицы из Шемахи в комнате не было.
Напрасно Абу Сина ждал Ибрагим бека, и готовился ко всему, даже к самому страшному. Хотя служанка в одежде Ирэн уже была отправлена в её комнату, а Равшана-ханум предупреждена о том, чтобы вывести из замка бедную девушку и рассчитаться с ней, как обещано.
Старик думал о том, что вся его жизнь, которую он прожил в неволе, была только подготовкой к этому яркому моменту. Он был горд собой, что не побоялся и решился на этот поступок и теперь, даже, если Ибрагим бек его убьёт, он прожил свою жизнь не зря. Эта странная женщина не должна принадлежать кому-то одному, от неё зависит будущее мира, это он осознал, когда во время «уроков» они обсуждали разные темы.
Он так и не мог объяснить откуда в её голове взялись такие знания, пусть это останется её тайной, но то, что эти знания изменят всё, в этом старый учёный был уверен.
Но время шло, рассвет уже сменился солнечным утром, а Ибрагим бека всё ещё не было. Когда сменилась стража на входе в лабораторию, старик послал мальчишку на кухню за едой, а заодно дал ему задание выяснить, что происходит в замке.
Слуги всегда знали много больше, чем казалось господам.
Новости, которые Кади «принёс» вместе с завтраком, были ошеломляющие. Мустафа хан и Ибрагим бек убили друг друга, в гареме погибла одна из жён, которую переселили в ту комнату, где до этого жила Ирэн. В гавани два военных корабля Бротты, которые стояли там уже месяц, навели пушки на дворец, а солдаты Бротты захватили порт и движутся ко дворцу.
* * *
Несколькими часами ранее на дороге в сторону границы со Стоглавой империей (Горным княжеством)
Насколько тяжело идти по каменистой дороге в мягких шёлковых тапочках Ирэн поняла уже через час после того, как они встретились с Яшей Морозовым. Сначала Ирэн молчала, но когда стало понятно, что подошва протёрлась до дыр, то она поняла, что совершает глупость и ещё немного и она просто-напросто вообще не сможет идти.
Ирэн остановилась. Якоб с тревогой посмотрел на неё. Ирэн виновато сказала:
— Ноги, Яша, надо перемотать.
Морозов, усадив Ирэн на тёплый придорожный камень, поставил её стопы к себе на колени. Осторожно снял остатки шёлковых тапочек. Ничего не сказал, только молча покачал головой. Но Ирэн, уже и сама видела, даже в темноте, что с ногами плохо, они были разбиты в кровь.
Морозов достал из мешка две портянки, виновато сказал:
— Они чистые, я их сам стирал, «лопатинкой»
Ирэн улыбнулась, так умильно это прозвучало. И как бы ни болели ноги, но видеть большого и сильного мужчину, сидящего у твоих ног и бережно промывающего драгоценной водой раны на ногах, дорогого стоило. Щемящее чувство сжало сердце, — «Почему в мире всё так непросто, что же ты, моя предшественница, так всё усложнила, что мне теперь надо три раза подумать, чтобы позволить себе сделать выбор».
— Сейчас темно, не видно травы, — проговорил Морозов, после того как намотал портянки на израненные ноги Ирэн, — рассветёт, найдём конский щавель и под портянку примотаем, будут полегче. И… Ирэн, не молчи, пожалуйста, если будет трудно идти, скажи.
— А далеко нам ещё? — спросила Ирэн
— Ещё немного, — улыбнулся Морозов и Ирэн поняла, что ещё очень далеко, а он просто не стал её расстраивать.
Примерно через час начало светать, и Якоб объявил привал. Ирэн с облегчением опустилась прямо на дорогу. Последние минуты шла, сжав зубы, на одной силе воли.
Якоб поднял Ирэн на руки и перенес немного дальше от дороги, усадив на свой мешок. Сам отошёл, но вскоре вернулся, неся в руках пучок зелёной травы с жёсткими стеблями. Осторожно, стараясь не коснуться руками ног, размотал портянки. Теперь при свете было видно, что стопы Ирэн покрыты кровоточащими ранами.
— Конский щавель, — показав зелёные листья Ирэн, пояснил Якоб, и попытался растереть листья щавеля между пальцев, но видимо, не получилось того, что надо, и Якоб, виновато взглянув на Ирэн, запихнул листья щавеля в рот начал их пережёвывать.
Получившуюся кашищу Якоб наложил на ранки и снова замотал их портянками, стараясь приматывать чистой стороной к ноге.
Они выпили по глотку воды и через некоторое время Якоб, взглянув на солнце, которое продолжало неумолимо подниматься, снова с виноватым видом спросил:
— Сможешь идти?
Ирэн кивнула, понимая, что, если скажет нет, то Морозов возьмёт и понесёт её и будет нести пока сам не собьёт ноги в кровь. И Ирэн решила, что будет идти пока может, сколько пройдёт, столько пройдёт, а уже потом можно и на ручки попроситься.
Пока солнце ещё не взошло высоко, было не жарко, пахло степными травами, и даже немного росой, такой интересный смешанный аромат травы, земли и цветов. Теперь для Ирэн этот аромат будет ассоциироваться с запахом свободы.
И Морозов и Ирэн не знали, что произошло во дворце этой ночью, и опасались, что вот-вот за ними начнётся погоня.
В деревню, о которой говорил Морозов они добрались, когда солнце уже стремилось к полудню и последние несколько километров Ирэн всё-таки ехала «на ручках». Если можно так назвать сидение на спине, когда ногами ты обхватываешь туловище, а руками шею, и прижимаешься к несущему, чтобы ему было легче тащить тебя.
Хотя Морозов и не показывал, что он устал, но когда они, наконец-то, вошли в маленький домик, где Якоб оставил настоящего дервиша, то оба
