брови. Лена покачала головой.
— Нет, — едва слышно ответила она.
В уголках её больших глаз вновь скопилась влага.
— А потом они снова подбросят нож… или это уже будет пистолет… в вещи моего брата, — сказал я. — Или сюда, в эту нашу квартиру, чтобы в смерти Наташиной семьи обвинили меня. Мы будем знать, кто это сделал. Но кто же нам поверит? Милиционеры раскроют тройное убийство «по горячим следам». Получат повышение по службе, звёзды на погоны и премии.
Усмехнулся и тихо добавил:
— А меня или моего брата расстреляют. Как это случилось вон там.
Я указал на папку с «делами».
Добавил:
— Если, конечно, мы сюда не приплетём ещё и Олега. Тогда, вполне возможно, что ты и твои родители тоже пройдёте через все эти разбирательства, через какие прошли мои папа и мама. Ты помнишь, что рассказывал мой отец? О том, что они пережили до и после казни Кирилла. Ты ведь не хочешь поучаствовать в этих событиях… наяву?
Лена помотала головой, всхлипнула.
Я пожал плечами и сказал:
— Вот поэтому я так и поступлю. Другого выхода я не вижу. Кто бы завтра ни пришёл к Тороповым, на свих ногах они из той квартиры не выйдут. По-другому нельзя. Ты и сама это теперь понимаешь. Я не убью их, обещаю. Но обвинения в нанесении особо тяжких телесных повреждений заработаю. Жалости у меня к этим людям нет. Я их ещё не знаю, но уже ненавижу.
Лена размазала по щеке слезу. Её пальцы сжали моё плечо.
— Неужели нет другого выхода? — спросила Котова.
Я покачал головой.
— У нас есть только один верный шанс спасти Наташу, её семью и моего младшего брата. Он будет завтра. И другой возможности уже не случится, если мы спугнём или упустим эту. Поэтому я раньше тебе ни о чём и не говорил. Чтобы мой рассказ не повлиял на завтрашние события. Всё случится, как сказано в моих записях. Вот только завтра никто не умрёт.
Я пальцем смахнул с Лениного подбородка слезу и уточнил:
— Потому что я этого не допущу.
Котова вздохнула. Склонила голову.
— Серёжа, ты гонишь меня в Москву, чтобы я завтра ничего не испортила? — спросила она.
— Ты поедешь в Москву, потому что завтра начнутся очень неприятные вещи. Меня задержат и посадят под замок: я не сбегу и не стану прятаться. В общежитии и в институте обо мне будут говорить очень неприятные для нас с тобой вещи. Не хочу, чтобы ты всё это слушала и во всём этом участвовала. Если ты побудешь у Насти — тебя к этому всему точно не приплетут.
Я погладил Лену по спине.
— Погостишь немного у Бурцевых. Я рассчитываю, что пробуду под замком недолго: один или два дня. Вижу вариант решения этой проблемы. Использую его. Но стопроцентной гарантии моего скорого освобождения из-под стражи он не даст. Поэтому ты отправишься в Москву и возьмёшь с собой вот это. На всякий случай.
Я показал рукой на белу картонную папку с «документами» (на её уже потёртой обложке всё ещё не было никаких надписей, кроме стандартной «Дело №_»).
— Её наверняка изымут при обыске. Я не хочу, чтобы она затерялась. Ведь тогда произойдёт многое из того, что мы с тобой пока не предотвратили. Погибнут люди: много людей — наших, советских. Почти наверняка. Потому что я уже не сомневаюсь, что описанные в моих «документах» события случатся на самом деле.
Лена повернула ко мне лицо.
— Серёжа, ты хочешь, чтобы я их спасла? — спросила она. — Сама?
Я покачал головой.
— Нет, конечно. Это слишком опасно. Да и не все эти события можно изменить в одиночку.
Заглянул в карие глаза Котовой.
— Отвези эту папку в Москву к Бурцевым, — сказал я. — Погости у Насти, посмотри на Москву. Попрошу Марго, чтобы раздобыла тебе справку-освобождение от занятий. Жди моего звонка. Я позвоню тебе, как только разберусь… здесь. Надеюсь, что позвоню тебе в день твоего приезда в Москву, либо в воскресенье или в понедельник.
— А если ты не позвонишь? — спросила Лена. — Ведь такое может случиться?
Я кивнул.
— Вероятность такого поворота событий существует. Поэтому я попрошу Николая или Марго, чтобы они тебе об этом сообщили. Оставлю им Настин домашний телефон. Как бы всё не обернулось, ты об этом обязательно узнаешь. Обещаю. В худшем случае… если я не дам о себе знать в течение недели, отдашь эту папку Евгению Богдановичу Бурцеву.
Котова шмыгнула носом.
— И что я ему скажу? — спросила она.
— Правду, — ответил я. — И только правду. Обо всём. Ничего не скрывай. Мы с тобой преступлений не совершали. Стыдиться нам нечего. Самое страшное, что случится — тебе попросту не поверят. Настя и её отец признают твои слова ложью, а мои «документы» обзовут фантастическими рассказами. Я бы и сам в такое не поверил.
Я похлопал рукой по папке и добавил:
— Но другого варианта нет. Если не мы…
Я пожал плечами.
Сказал:
— Надеюсь, что у меня всё получится. И мы с тобой через пару дней увидимся. Тогда Бурцевы о моей папке ничего не узнают.
* * *
После полуночи я отвёз Котову на железнодорожный вокзал. Поезд до Москвы останавливался на нашей станции в два часа ночи. До его прибытия мы с Леной стояли около Братца Чижика (рядом со зданием вокзала). Держались за руки, будто пионеры на первом свидании. Смотрели друг другу в глаза. Я вновь и вновь повторял Лене, что «всё будет хорошо». Котова кивала мне в ответ, смотрела на меня встревожено и едва ли не жалобно. У меня никак не получалось согреть её пальцы, будто сейчас был январь, а не май месяц. Вещи для поездки Лена уложила в мою дорожную сумку (взяла с собой лишь ту одежду, что была в нашей съёмной квартире). Она оповестила родителей о своём отъезде из Новосоветска вчера вечером. Вчера же она позвонила и Насте Бурцевой.
Поезд известил нас о своём приближении протяжным гудком — Лена вздрогнула, сжала мои пальцы. Я улыбнулся, достал из бокового прицепа мотоцикла сумку. Мы обошли здание вокзала, направились к платформе. Смотрели, как длинная вереница вагонов проползала мимо застывших на перроне пассажиров. Поезд в очередной раз вздрогнул, громыхнул и остановился — люди на перроне ожили, схватили сумки и чемоданы, ринулись
