близкого к Сергееву по комплекции. Есть среди подозреваемых сечевиков такие?
— Есть, как же не быть. Так Вы думаете не Сергееву убийство доверят?
— Не ему. Его не купишь, а я не представляю какой у него иная может против Тумалти мотивация. Да и не убийца он.
Борис Львович медленно кивнул соглашаясь.
— Убийца убежит. Постараюсь след какой-нибудь оставить. Ну или сообщат потом в полицию по телефону что видели человека с окровавленным ножом в Гамильтоновом парке.
— А Сергеев что сидеть и ждать там будет?
— Не исключено что будет! Если ему встречу назначили. Или на квартиру где-то рядом указанную пойдет. И его том поймают.
— Не вяжется немного. Как доказывать причастность будут?
— В квартире или на месте преступления оставят скажем нож с отпечатками Сергеева или кровью Тумалти.
— Слабые доказательства, Михаил Владимирович. Развалится дело в суде.
— А им и не надо чтоб не развалилось! Шумиха то пойдет! «Русский убивает секретаря Президента», «Тумалти пал от руки русского агента…» И докажи потом что Россия не причем и Сергеев не подданный императора Михаила…
— Но ведь разберутся потом!
— Разберутся и даже извинятся мелким почерком на последней странице. Но общество будет уже настроено против и до выяснения обстоятельств повиснут наши зерновая и линкорная сделка. Вас ещё допрашивать будут Борис Львович! Могут и выслать. Вспомним резню поезда в Китае — много ли было доказательств касаемо участия Японии? А поди ж ты, эмбарго и общественное мнение.
Бразойль погрустнел.
— Что прикажите делать, Михаил Владимирович? Может с Тумалти поговорить?
— Поговорим, но не сейчас. События могут сделать его сговорчивей.
— А сейчас, Михаил Владимирович, вызовите нашего Индиану, я поеду с ним возьму для себя любимого достойную случая машину. И поеду посмотрю на Тумалти. А Вы звоните в Нью-Йорк. Сергеев не должен утром появиться в Нью-Джерси.
— Это как это? Похитить его что ли? Или вообще убить?
— Вот этого не надо делать. На крайний случай уронит наш человек его с парома. Но утопнуть не даст!
Бразойль удивлённо внимал.
— Живой он нам нужен. И желательно на виду и под замком в местной полицией. Так что напрягайте связи. Пусть хотя бы за драку с итальянцами арестуют при посадке на паром. Или сообщите, что он большевик и в Америке незаконно. Фёдор-батькович должен провести ближайшие дни в тюрьме. В Нью-Йорке! Если не спасем Тумалти, то оставим Вайсмана без русского следа.
— Разрешите выполнять, Михаил Владимирович?
— Действуйте, Борис Львович. Действуйте. И пусть пара ваших человек ведет Тумалти от вокзала в Джерси. Только ведет. Не вмешивается.
— Слушаюсь. А Форд Вас, как раз, ожидает на прежнем месте.
* * *
САСШ. ОКРУГ КОЛУМБИЯ. ВАШИНГТОН. UNION STATION. 25.06.1920 г.
Вчера был бешенный день. Вечером я успел побывать на закладке католической базилики и сделать там солидный взнос на строительство. Бывший со мной Хендерсон Форд тоже внес свои десять долларов и сиял то ли от счастья, то ли от гордости. От гордости, что он возит человек платившего сегодня десятую часть строительства. Мне не жалко. Деньги не мои. Мы и по первоначальному плану собирались искать доверия среди американских ирландцев. Так что я благотворил в строгом соответствии со сметой. Но наш Индиана Джонс этого не знал. И потому был горд. А уже когда я поменялся с ним местами и одев шоферскую куртку повез его к вокзалу…
Собственно, у закладного камня Базилики Непорочного зачатия девы Марии я был для того что бы показать Хендерсону секретаря Тумалти. Тот меня кстати заметил. И я уже было хотел даже с ним поговорить, но размышляя промедлил и стремительно уехал с площадки. Как оказалось, Хендерсон Тумалти заочно знал. И уважал. Они, как оказалось, даже то ли дальние родственники, то ли земляки, но точно члены одного открытого братства. Это только укрепило меня в мысли что наш Индиана будет хорошим телохранителем для Джозефа Тумалти. И, услышав вводные и приказ, Джонс сразу же согласился. Потому, практически от будущего храма, мы поехали в гараж. Где он мне показал представительное «Содружество» и неприметный, хотя и люксовый Форд. Он оставил меня в ресторане «Ebbitt Grill». И поехал домой подготовится к путешествию. Прекрасный мясной ресторан находился в центре города в одноименной гостинице, как раз напротив в обиталища Вайсмана.
Обстановка, спокойная музыка и убранство располагали к размышлению. Мы тогда сделали контрход. И несомненно он стал бы неожиданным для резидента английской разведки. Пока у него всё было размерено. Но прокол мог его неприятно удивить. Ему бы пришлось действовать менее осторожно. Он, как я надеялся, попал бы в цугцванг, говоря по-русски мы принудили бы его к ходу. Это дало бы, по моему тогдашнему разумению, нам шанс поймать его на ошибке.
Музыка стихла. На встречу под редкие аплодисменты вышла какая-то дама. Как оказалось — она известный здесь поэт. Или поэтесса. Впрочем, по-английски звучит одинаково.
Она представилась, кажется её звали Сара.
— Flame and Shadow.
«Пламя и тень» мысленно перевел я.
— There will come soft rains and the smell of the ground,
And swallows circling with their shimmering sound;
And frogs in the pool singing at night,
And wild plum trees in tremulous white;.. (1) -
Читала размеренно Сара. Это тогда волшебным образом настроило мои мысленный аппарат. А когда она дочитала, что по итогу все умерли у меня всё стало на места.
Что ж глава Службы князь Емец— Арвадский прав: «если времени развязывать клубок нет — надо рубить его прямым ударом как македонский!» Везёт мне на настоящих поэтов. Они — истинные маги и слова их, сказаные к месту и ко времени, пророческие.
1. «Пламя и тень» стихотворение Сары Тисдейл (пер. М.Рахунова):
Будут сладкими ливни, будет запах полей,
И полёт с гордым свистом беспечных стрижей;
И лягушки в пруду будут славить ночлег,
И деревья в цветы окунутся, как в снег;
Свой малиновка красный наденет убор,
Запоёт, опустившись на низкий забор;
И никто, ни один, знать не будет о том,
Что случилась война, и что было потом.
Не заметят деревья и птицы вокруг,
Если станет золой человечество вдруг,
И весна, встав под утро на горло зимы,
Вряд ли сможет понять, что исчезли все мы.
САСШ. НЬЮ-ЙОРК. ГРИНВИЧ-ВИЛЛАДЖ. ПАРОМНАЯ СТАНЦИЯ ЧЕРЕЗ ГУДЗОН. 26 июня 1920 г.
Фёдор сегодня спал мало. Вчера после покупки билета на паром он поехал на Бродвей и добрался наконец до здешних театров. Он успел даже перекусить напротив театра «Новый Амстердам» в
