Глава 21
Я зашел в кабинет Трошкина, тот сидел на скрипучем потертом стуле с сонным видом. Девять утра, а он не проснулся. Странно. Что он ночью делал? Ботаники обычно по ночам не шастают.
Увидев меня, кадровик оживился и вскочил, бодро выкинув мне навстречу рукопожатие:
— Андрей! Привет! Заходи, чай будешь?
— Нет, Илья, я по делу. Серьезному.
— Что случилось? — Трошкин перестал суетиться и застыл.
— Ничего, увольняюсь. Вот, пришел заявление написать…
— Увольняешься? Но почему? — Трошкин ссутулился, улыбка исчезла с его лица, он вдруг стал похож на брошенного щенка. — Тебе что, у нас не понравилось?.. А-а… Я понял! Зарплата маленькая, да?
— Дело не в этом. Мне предложили другое место. И зарплата там ничуть не больше. А, может, даже и меньше.
— А куда? Расскажи.
— В милицию пойду, — естественно, я собирался всей фабрике растрепать о новой вехе в своей карьере.
Чем больше людей узнает, тем раньше дойдут слухи до Гоши. Почему-то мне кажется, что этот гаденыш меня так просто в покое не оставит. Это для него теперь дело принципа.
Но и я не лыком шит. Буду думать, как ему хвост прищемить. Город у нас не слишком большой. Вдвоем тесно будет. Тут или он меня, или я вырасту “большим” и кислород попробую ему перекрыть, в обход КГБ-шникам. В ментовке возможностей все-таки побольше будет.
— Как в милицию? — на лице Трошкина отобразилась тревога, сменившись затем на грусть. — Почему в милицию? Это же опасно.
— Илья, о службе в милиции ты судишь по советским детективам с перестрелками, погонями и лечением в госпитале. В жизни не так все плохо и романтично. Много работы с бумажками, отчетами и профилактикой. А с алкашами и кухонными дебоширами чуть ли не каждый день придется тесно общаться. А опасность и на производстве существует. Вон, у Петровича мизинца нет. Наверняка станком оторвало.
— Это у него с фронта, — замотал головой Трошкин.
Я не сразу заметил, что в кадровике изменилось кроме одежды. Теперь только дошло: смотрит мне Трошкин прямо в глаза и взгляд не отводит. Пальцы не заламывает и при разговоре не суетится.
— А я в самодеятельность сходил. На КВН-е побывал, как ты мне посоветовал, — радостно сообщил Илья. — Меня даже в команду взяли. И роль дали.
— Какую роль? — улыбнулся я. — Дерево изображать или камень?
— Не-е, я там играю школьного учителя. Правда, слов у меня не много: “Здравствуйте, дети, я ваш новый учитель ботаники…”. Пока все…
— Похож, похож… И взгляд у тебя стал тверже, и спину стал ровнее держать. Сцена так повлияла?
— Не знаю, Андрей, но спасибо, что помогаешь мне. Прости, но я всегда хотел спросить. Почему ты это делаешь?
— Что?
— Возишься со мной.
— Раньше у меня тоже не было друзей. Как говорится: “Рыбак рыбака…” Короче, давай мне бланк. Заявление напишу и в цех бежать надо. А то Петрович сожрет. Сегодня я последний день работаю. Сказал ему уже, что сваливаю, не в духе он с утра. Ходит, как медведь-шатун, бурчит что-то и добычу ищет.
— Да, конечно, но обычно надо отработать после заявления несколько дней. Не представляю, как ты сможешь так сразу уволиться.
Дверь без стука распахнулась. В кабинет уверенным шагом вторглась Раиса Робертовна.
— Трошкин! — с порога командным голосом обратилась она к подчиненному, но зацепившись взглядом за его джинсы и голубую рубашку в клетку, расстегнутую на почти треть безволосой груди, чуть замешкалась, а потом неожиданно выдала:
— Илья, а ты на человека стал похож. Похвально. Не ожидала…
— Здравствуйте, Раиса Робертовна, — Трошкин шагнул ей навстречу и смотрел, не мигая прямо в “змеиные” глаза. Взгляда не отводил (красавчик). — Как ваш сынишка, Раиса Робертовна? Не болеет?
Раиса даже потерялась на пару секунд. Черные дуги ее бровей встали домиком:
— Я тебя не узнаю, Трошкин. Думала ты разговаривать не умеешь, только кивать в ответ можешь.
— Ну, что вы, Раиса Робертовна, это я раньше осваивался просто.
— Осваивался? — брови Зверевой поднялись еще выше. — Два года? Ну, ну… Я, что зашла-то… — начальник кадров наморщила лоб, вспоминая цель своего визита. — А-а… Из исполкома только что звонили, просили оказать содействие в скорейшем увольнении Петрова. Так что сделай все по-быстрому и без лишних проволочек.
— Уже, — улыбнулся Трошкин и кивнул на меня. — Вот, как раз товарищ Петров пришел увольняться. Я этим и занимаюсь.
Только сейчас Зверева бросила на меня оценивающий взгляд. До этого она не обращала на меня никакого внимания, наверное, принимала за тумбочку или фикус:
— Что же тебе, Петров у нас не работается? Мастер столько сил и времени в тебя вложил, выучил, воспитал, а ты сбегаешь.
— Мастера мне будет не хватать, — улыбнулся я. — Придется наведываться на фабрику. И Трошкин Илья парень неплохой. Проведывать его тоже буду.
Я подмигнул кадровику.
— Трошкин? — Зверева не переставала удивляться.
Похоже, что сегодня она открыла в своем подчиненном человека, а не безликое “принеси-подай”.
— Работай, Илья, — кивнула она Трошкину и направилась к выходу.
Когда стук ее каблуков затих, Трошкин восхищенно выдохнул:
— Ты видел? Она со мной нормально поговорила.
— Молодец, Илюха, вот так должно быть всегда. Так и держи себя, не роняй марку. И КВН не бросай. Чувствую, он тебе на пользу идет.
Я написал заявление по собственному и спустился в цех. Петрович ждал меня, уже уткнув руки в широкие бока:
— Явился, — проворчал он. — Я уже думал, прогул тебе ставить или на венок деньги собирать. Думал, машина сбила…
— В кадрах был, — отмахнулся я.
— Вот молодежь пошла, — распалялся мастер. — Чуть, что сразу в тепленькое местечко сбежать норовит. Ты здесь и месяца не отработал, а уже ищешь, где потеплее жопу пристроить.
— Не бухти, Петрович, — улыбался я. — Не думаю, что милиция — это тепленькое местечко. И потом. Это мечта детства. А балалайки делать — это не мое, честно. Не умею я, как ты — руками из дерева шедевры ваять.
Петрович вдруг перестал язвить и серьезно спросил (в первый раз его видел таким, без шуток и подколов):
— Может, останешься? Разряд получишь. Женишься и квартиру от фабрики выбить можно. Сколько я еще коптить небо буду? На кого я цех оставлю? Каждый второй у меня с беленькой дружит. Нет надежды на них. А ты парень с головой. Не пьющий…
— Нет, Петрович. Спасибо, конечно, что не заплевал и не проклял, но я уже все решил.
