горизонта высоко поднялись, вспучиваясь кроваво-черные пузыри, которые разрезали насыщенно-желтые огненные полосы, а потом стало видно, как заплясало над землей огромное пламя.
— В склад боеприпасов им врезали, — сказал кто-то из артиллеристов.
Комбат глянул на светящийся циферблат своих часов и никому не обращаясь произнес:
— Три пятьдесят девять… — и повернулся к разведчику, сообщая, будто тот не понимал теперь, в чем дело: — Наши лупят. Артподготовка. Значит, началось.
— Да нет… Скорее наши сработали, ведь наших орудий не слышно.
Невообразимый салют и фейерверк продолжался минут тридцать, а потом как-то разом стих. Вяло и редко постреливали еще немецкие пушки, но и они вскоре умолкли. Тишина установилась мертвая, глухая, она больно давила в уши. И у меня рикошетом под черепом мелькнуло: если бы не пылающий в черноте ночи горизонт, можно было подумать, что невообразимое огненное представление просто почудилось.
Не спалось. Присел я тогда, когда над землей маячил рассвет, над болотцем, над камышами, подымался белесый утренний парок. Все это я видел со своего места и даже как мне показалось расслышал, утиный кряк. Но тут же сообразил, что именно показалось, никакие птичьи голоса с болотца, до которого было метров пятьсот достигнуть до позиции нашего танка не могли, а тем более что дистанция, если точно, пятьсот тридцати шести метров. Сам мерил японским цифровым биноклем с лазерным дальномером.
Скоро туман над камышами стал гуще, все сильнее белел, а потом заголубел и неожиданно окрасился в нежно-розовый цвет. Он поднимался почему-то столбами, только эти столбы были живыми, они качались, и пришло понимание, что это потянул над озерком утренний ветерок.
Было уже довольно светло, кода где-то справа брызнуло вскользь по земле первое солнце, его лучи засверкали ослепительно на верхушках камышей, отражались в листьях осиновых рощиц, толпившихся по противоположному берегу болотца.
С этими первыми лучами солнца в небе появился «костыль» — самолет-разведчик. "Значит скоро «Юнкерсы» прилетят?", — подумалось мне.
Самолет начал кружить над деревней за нашей спиной — Рудомейкой. Смотря на него вверх из окопчика артиллеристов, я думал: "Выглядываешь, сучий потрох! Эх, сейчас бы хотя бы один наш истребитель сюда!", а сам продолжал следить за кружащим самолетом. О том же думали пушкари, переговариваясь за отворотом щели: — Рассказывали мне как-то раз, сколько наших самолетов было, когда входили в Западную Украину. Сотнями летали. Где они теперь?
Движение в окопах на всей позиции замерло. Когда «костыль» удалился немного в наш тыл, за мост через реку, который находился в километре за нашей спиной, командир «сорокопятки» дал команду закатить орудие в укрытие, вырытое впереди. По правде говоря, это укрытие от прямого попадания снаряда не спасет, накат всего-то в один слой кривых бревен, срубленных где-то тут недалеко, но от осколков защитит. Пока я размышлял об этом, вернулся назад гудя мотором «костыль». И тут же, со стороны немцев донесся шуршащий звук. Моментально поняв что это, все кто повылазил, сиганули назад в щели и окопы. Даже кто-то успел подать команду «В укрытие!», как раздался грохот и на наших позициях, заплясали разрывы снарядов, завыли мины.
Первые снаряды легли перелетом сначала позади позиций, потом с недолетом впереди. "Вилка",— мелькнуло в голове у меня, бежать в танк поздно, и я вжался в стенку окопа. Рядом, скрючившись, сидел красноармеец из расчета «сорокопятки», что-то шепча, побелевшими от страха губами. Он был явно не славянин, скорее всего из Средней Азии, но точно не из Кавказа. "Наверное, своему Аллаху молится?", — мелькнула искоркой и сразу пропала мысль.
Плотность артиллерийского огня сильно возросла, разрывы грохотали не замолкая и это был почти сплошной гул сильно давящий на психику и почти закладывающий уши, земля дрожала. Пригнув голову в шлемофоне, как можно ниже, совершенно неожиданно поймал себя на том, что истово молюсь: — Господи Иисусе Христе, помоги мне! Господи помоги! — шепталось само, вопреки моей воле и желанию. Внутри весь ливер настолько сжался от страха, что ощущался ледяным комом и от этого было еще страшнее, только каким-то неимоверным усилием мне удавалось не скатиться в паническую истерику. Чувство страха было настолько парализующим, что казалось проникает в каждую клетку тела. В бою под Смолевичами и Динаровкой такого не было, там каждый был занят своим делом, был азарт, кураж и было не до страха. Но еще страшнее стало, когда прилетали «Юнкерсы» и включили свои сирены, которые перекрыли беспрерывный гул от грохота разрывов мин и снарядов.
"Господи, когда это прекратится?", — почему-то мне опять вспомнился Бог. Несколько раз снаряды, или мины, ложились совсем рядом и тогда, дно окопа очень больно било меня по пятой точке и комья грунта вырванные из земли, попадая в окоп, сильно били по шлемофону и телу. Судя по доносившимся взрывам, немцы били и по тылу: "Сто пудов бьют по деревне!". В общей сложности подготовка продолжалась уже более получаса. Как только она началась, я автоматом кинул зляд на часы. Внезапно грохот прекратился и наступила тишина. Правда, прерываемая треском разгоравшегося у нас за спиной, в деревне пожара. "С#ки! Специально зажигательными били. Хорошо, если жители в ней успели попрятаться по подвалам", — отметил я про себя мимоходом.
— Всем вернуться в окопы, — донесся до меня крик комбата.
И точно, послышалось знакомое уже шуршание, а за ним грохот, разрывы, и взлетающая комьями земля. Немцы возобновили артиллерийский огонь, недолгий, правда. Наконец, смолкли последние разрывы. Тишина, и только треск горящих домов в Рудомейки нарушал ее. Вот рухнула очередная изба. Некоторые красноармейцы снова вылезли из окопов.
А «костыль» продолжал кружить на недосягаемой нашему стрелковому оружию высоте. "А нам и ответить нечем", — с горечью подумалось мне. "Где наша бл@ская авиация? И как наши деды выдюжили?". В последние дни я часто во время затишья задумывался о том, почему отступаем, где наши танки, самолеты? Тем неожиданнее для меня, да и для остальных прозвучала тройка звонких выстрелов из пушки. Ее звук мне был очень хорошо знаком, огонь вела наша «сорокчетверка».
''Интересно достанет или нет?'', — с азартом подумалось мне. После последнего выстрела немецкий авиаразведчик махнул крыльями пару раз, как потерявший равновесие канатоходец и завалившись на крыло начал камнем падать куда-то в наш тыл.
— У-р-р-а!!! — Грохнуло дружно над окопами. Многие красноармейцы подбрасывали вверх пилотки и каски.
Из командирского люка танка раздался голос Кольки: — Командир, вы целы?
— Да цел, цел! — громко ответил я, уши-то не казенные, от разрывов их хорошо заложило, не догадался держать
