раскололи они где-то у Норвегии английскую посудину. Набирала та воду медленно, но видно, что уверенно. Вторую торпеду тратить не стали, а с мостика наблюдали, как экипаж барахтается в воде и цепляется за что придётся. Кто за спасательный круг держится, кто за доски да пустые бочки. А двое всё норовили уйти камнем на дно. Другие этих двоих кое-как держали, но видно было, что хватит их ненадолго. Прин вошёл в самую гущу, хотел забрать капитана, но тот, раненый, решил остаться на корабле. А эти двое, хоть и целые, но будто гири на ногах. На них сразу обратили внимание. Оказалось — два кочегара, которые из всего экипажа единственные, кто не умел плавать. Прин, сплюнув, полез в лодку, и так уж получилось, что старшим на мостике остался штурман Вильгельм Шпар. Штурман сам успел побывать в передрягах, а потому сжалился и без разрешения командира сбросил кочегарам спасательную лодку, одеяло и щедрой рукой — бутылку коньяку. Потом, когда в штабе изучали английские газеты, узнали, что только эти двое живыми и остались. Закутавшись в одеяло, они пьяные проспали сутки, пока на них не наткнулся шведский рыбак. Так-то! — Олаф назидательно поднял палец. — От такого лекарства никогда не отказывайся. Оно и в чувство приведёт, и кровь разогреет.
Понизив голос и прикрыв ладонью рот, Тапперт хитро подмигнул:
— Я тебе потом ещё кое-что предложу. У Мюллера ведь не только пилюли и таблетки. Есть ещё ампулы с кое-чем поинтереснее. Раньше были под запретом, а теперь всё можно. Ему выдали перед походом — колоть на случай ранений.
Клим давно заметил, что в кубрик неслышно вошли Вайс и боцман. Они молча стояли за спиной Олафа и ехидно ухмылялись. Не догадываясь об их присутствии, Олаф задумался, чего бы ещё рассказать, пользуясь подвернувшимся под руку слушателем, и, вдруг заметив ботинок боцмана, нервно вздрогнул.
— Можешь не стараться, я у радиста сейчас же всё заберу, — насупившись, произнёс Рикен.
— А что? — полез в бутылку Олаф. — Может, я и есть что ни на есть самый раненый! Внутри у меня ничего целого не осталось. Все мы контуженые! Кто на голову, кто на душу. И не я один к Мюллеру за морфием на поклон хожу. Обер тоже захаживал.
— Ну так он-то как раз и есть раненый, — прыснул в кулак Вайс. — И не только на голову.
Затем они втроём переглянулись и, уже не сдерживаясь, загоготали, как разгулявшиеся на пастбище ослы.
— Бауэр ранен? — удивился Клим.
— В самую… — захлёбываясь, ещё громче заржал старшина, и, дабы не дать Тапперту первому рассказать произошедшую историю, торопливо закончил: — Майер всадил ему пулю аккурат между ягодиц.
— И как он? — чувствуя, что пока отсутствовал, пропустил что-то интересное, сел на койке Клим.
— Как? — внезапно смолкнув, задумался Сигард. — Пуля очень многое меняет в голове, даже если попадает в задницу. Теперь он молчалив, задумчив, похож на роденовского Мыслителя.
— Надо было Майеру стрелять оберу сразу между глаз, никто бы ему и слова не сказал. А теперь Бауэр начеку.
— Кстати, штурман Прина Шпар — единственный, кто остался живой из того экипажа, что ходил в Скапа-Флоу, — ни с того ни с сего вдруг вспомнил боцман Рикен. — Наш командир капитан-лейтенант Зимон у него учился, когда Шпар уже стал преподавателем в учебной дивизии.
Вспомнив Зимона, они нахмурились, и, словно чувствуя общую вину в его гибели, дружно отвернулись, пряча друг от друга взгляды.
— А ещё Йохан исчез, — напомнил Олаф.
— Ну, эта потеря меня как раз — то волнует меньше всего, — хмыкнул Сигард. — Его шерсть я постоянно чувствовал у себя во рту.
— Лучше шерсть, чем воду. А кот наш всегда предчувствовал беду. Эта сволочь безошибочно метила места, где скоро будет течь. И если он сбежал, то это не зря. Беда уже где-то рядом.
— Не каркай! — одёрнул Тапперта боцман. — Сам знаешь, недолго нам ещё судьбу испытывать. Самому всё до чертей надоело. Скорей бы, да уж не видеть больше ваших тупых рож.
— Кто же тогда командует лодкой? — спросил Клим.
— Считай, что никто, — ответил Вайс. — Вес имеет слово индейца, да вот Рикена ещё слушают. Ну это потому, что кулак тяжёлый. Майер после того случая с обером в почёте. Однако обер теперь даже спит с пистолетом, так что попробуй скажи хоть слово против. Бауэр после истории с Вилли превратился в отщепенца — где он сейчас зализывает рану, я и не знаю.
— Он больше в торпедном отлёживается, — подсказал Олаф.
— Вилли? Где он? — вспомнив, что до сих пор не видел его усыпанную веснушками физиономию, спросил Клим.
— Нету нашего Вилли, — скорбно ответил Олаф.
— Повесился.
— Повесился?!
— Угу. По настоятельной просьбе Бауэра.
— Просьбе? — ничего не понимая, окончательно смешался Клим.
— Ну как по просьбе… довёл он его. Обер, когда до власти дорвался, так вообще головой тронулся. Первым делом вспомнил Вилли ту вылазку на маяк. Ну и взялся его гнобить по всем правилам сволочных законов. Остальным тоже нервы порядком подпортил, но Вилли особенно. Однако мы его выходки недолго терпели. Когда нашли малыша Вилли в петле, то первым сорвался Майер. Ну а остальное ты уже знаешь. Бауэр прячется от наших глаз где-то в носу с простреленной задницей, а мы сами по себе. Но скоро всё закончится, вот сорвём джек-пот, и пропади всё пропадом! — подмигнув Климу, Олаф поцеловал перстень с лицом богини Эринии и направился к выходу. — Потерпи, моя красавица, ещё чуть-чуть, и мы станем богаты.
Несмазанными шарнирами заскрипела стальная дверь, и все обернулись.
— Оставьте нас, — произнёс Адэхи.
Дождавшись, когда все выйдут, индеец устало присел на койку напротив и окинул Клима равнодушным взглядом.
— Не перестаю удивляться причудам нашей жизни. Я тебя туда, а ты обратно. Но с судьбой спорить бессмысленно — значит, так надо.
Адэхи сильно изменился. Клим не сказал бы, что он сдал, скорее, потускнел, в свисавших на плечи косах появилась седина, в зрачках исчез блеск. Теперь на него смотрели два блеклых, выцветших глаза глубокого старика. Но самое неприятное, что от него резко несло спиртным.
— Ты стал другим, Адэхи, — не сдержался Клим.
— Не только я. Всё здесь изменилось. Кто-то ещё держится, а кто-то уже сломался.
— Я уже слышал о Вилли, — тяжело вздохнул Клим. — Так уж вышло, что там, на берегу, мне пришлось назваться его именем.
— Ты назвался его именем? — всё так же равнодушно спросил индеец. — В моём племени говорили: если хочешь убить человека — отбери его имя. Мы всегда скрывали имена от врагов.
— Это всего лишь совпадение! Случайность!
— Возможно, — не стал спорить Адэхи. —
