Аргентинец - Петр Заспа

Клим отрешённо смотрел в иллюминатор на бегущие по морю волны и молчал. Кэп задумчиво проследил за его взглядом и неожиданно произнёс:

— Не могу.

— Господин капитан, они требуют в очень жёсткой форме, — словно извиняясь, произнёс Хавьер.

— Наши трюмы забиты перезрелым кивано, и для меня это важнее, чем благодарственная грамота от полиции.

— Что же мне ответить?

— А так и ответь, что везу скоропортящийся груз, вернуться возможности не имею. Следующая остановка — Камаронес, вот там и сдадим его, — кэп кивнул на Клима, — полиции. Пусть забирают, мне он не нужен.

Хавьер кивнул и вышел.

— Так что ж ты натворил? — отбарабанив по столу пальцами частую дробь, спросил кэп. — И где подельники?

Клим не ответил, но и капитан настаивать не стал.

— Ладно, полиция из тебя сама всё вытрясет. Диего, Родриго, отведите его вниз. В котельном отделении пустует кладовка — пусть там посидит.

— Вид у него дохлый, — засомневался Родриго. — Выдержит ли? В той кладовке даже павиана не сумели довезти. Как бы и этот не сдох.

— Я его к нам не звал, — хмыкнул кэп и, сменив гнев на милость, нехотя произнёс: — Ладно, скажи Симону, чтоб чего-нибудь дал там из своих припасов, а то ещё и в самом деле не довезём, — внимательно посмотрев Климу в лицо, кэп добавил: — На малярию не похоже, но пусть проверит.

Клима снова потащили по трапам, только теперь сверху вниз и с развязанными ногами. Несмотря на его болезненный вид, его всё-таки побаивались и вели втроём, приставив к спине лезвие ножа. В трюме к ним присоединился четвёртый. Сопроводив их до стальной двери, он вошёл со всеми внутрь кладовки и раскрыл небольшой саквояж.

— Выпей, — протянул он Климу стакан с мутной жидкостью, попутно потрогав лоб.

— Ну и что скажешь? — поинтересовался Родриго.

— У него сильный жар.

— Тогда кладовка — то, что ему надо! — засмеялся Диего. — Тут быстро остынет.

— Ему нужен постельный режим.

— Так разве ж я против? Пусть лежит. Ладно, Симон, дал своей бодяги и проваливай, а то кэпу твоя самодеятельность не понравится.

— Покормить не забудьте.

— Позже чего-нибудь принесу.

Дверь звонко грохнула металлом о металл, и Клим остался один. На полу тёмной кладовки плескалась вода, воняло ржавчиной и нечистотами. От стены до стены не более полутора метров, и всё пространство поглощают рёбра пустых стальных полок. Свет падал в отверстие иллюминатора, хотя сам иллюминатор отсутствовал, и круглая дыра была перегорожена двумя прутами арматуры, приваренными крестом. Вместе с солнечным светом в дыру задувал холодный ветер и залетали брызги волн, бивших о борт. В довершение всего за переборкой грохотал двигатель, отчего полки дрожали мелкой дрожью. Повалившись на нижнюю, Клим подложил под голову руку и почувствовал, как сознание снова становится сумеречным, уже не отличающим реальность от больного воображения. Хоффман возвращался к нему чаще других. Живой, молчаливый и вовсе не пытающийся оправдываться или сопротивляться. Айземанн же, напротив, ругался и не закрывал полный железных зубов рот. Круговоротом мелькали лица. Ухмыляющееся лицо Фегелейна, белое, без единой капли крови лицо водителя Франца. Его сменило перекошенное лицо Ганса, держащегося за живот и кривящегося от боли. С каждым новым появлением Ганс менялся, пока не оказался в маске вождя туземцев. Но всё это были персонажи его аргентинских воспоминаний, поэтому, когда вдруг появился Адэхи, Клим удивился даже во сне. Он открыл глаза, почувствовав, как зубы и всё тело трясутся крупной неконтролируемой дрожью. Клим сел, свесив ноги, и заметил, что воды в кладовке прибавилось. Теперь, отзываясь на качку судна, она с шипением перекатывалась от двери к борту пенистыми потоками, неся с собой нетонущий мусор и пустые банки. Вода была чёрная как мазут и вонючая как мазут. Рядом на полке Клим скорее нащупал, чем увидел алюминиевую миску с кашей и кружку с водой. Кукурузная каша, похожая на клейстер, застряла в горле, а воду он выпил залпом, как заблудившийся в пустыне путник. Едва освещающий кладовку свет падал из соседнего помещения через вентиляционную решётку над дверью. На всякий случай Клим дёрнул ручку, хотя и так был уверен, что дверь заперта. Губы пересохли, голова кружилась, мутило, тело ломило от боли. Тяжело поднявшись, он подался к дыре иллюминатора, чтобы глотнуть свежего воздуха, и только тогда заметил, что за бортом глубокая ночь, тёмная и безлунная. Судно ощутимо сбавило ход, и шум бьющих в борт волн тоже стал мягче и тише. Подобно выброшенной на сушу рыбе Клим хватал ртом воздух, вжавшись лицом в ржавые прутья. Невидимые холодные солёные капли впечатывались в горячий лоб, принося небывалое наслаждение. Шум моря распадался на тысячу звуков, и они вновь сплетались в спокойное убаюкивающее шипение. Тонкой лентой в переплетение звуков тихо вкрадывались голоса. Отчётливо услышав пару фраз, Клим обернулся на дверь, решив, что за ним пришли. Но стоило отстраниться от дыры иллюминатора, и голоса пропали. Тогда он неожиданно осознал, что голоса звучали там, за бортом! Первой его реакцией была уверенность, что голоса — это продолжение бредового сна, затем он прислушался. Говорили тихо, шёпотом, но вполне раздельно и отчётливо. А дальше… он почувствовал, как на голове зашевелились волосы. Клим разобрал несколько слов и неожиданно понял, что слышит немецкую речь. Он тряхнул головой, пытаясь отогнать наваждение. «Вот так и сходят с ума» — прилетела неожиданная разгадка. Однако голоса не исчезали, напротив, приближались и становились громче и отчётливее. Временами они казались знакомыми. Неожиданно резко и неприятно для слуха заскрипел о судно борт резиновой лодки, и в темноте сдавленно ругнулись.

«Этого не может быть! — Клим отпрянул от иллюминатора. — Меня преследуют призраки прошлого!»

Однако призраки оказались весьма говорливыми и бойкими на язык. Перемещаясь вдоль судна, резиновая лодка продолжала скрипеть, чем вызывала шквал крепких выражений.

— Бросай конец, — зашипел с другой стороны иллюминатора до боли знакомый голос. — Тебя, дебила, для чего вперёд поставили?

— Ты лучше хватайся за леера. Не видишь, слепое отродье, что нас сносит к корме?

— Свернуть бы тебе нос, умник. Подведи ближе, я уже почти достал.

— Всем тихо! Кажется, я что-то услышал.

А вот этот голос Клим узнал бы, даже бушуй за бортом штормовой шквал. Сиплый, с характерной шепелявостью, растягивающий окончания слов — Сигард Вайс! Клим отшатнулся, прижавшись спиной к двери. На мгновение показалось, что с Вайсом они едва не столкнулись нос к носу. Затем голоса переместились дальше вдоль судна и стали едва различимы. Лодка ещё несколько раз скрипнула о