«Сарацинская зараза» в заведении нашлась, но подали они ее с молоком. Латте, так латте, не стал я привередничать. Может они нормально черный кофе варить не умеют. Не на себе же проверять?
Заодно приказал найти Микала, разбудить и ко мне доставить.
К моменту подачи на стол яичницы, валился в помещение здоровый детина с мешком на плече — посыльный от булочника со свежим хлебом. Серым, ноздреватым и очень вкусным, слегка пахнущим тмином, еще хранящим тепло печи, в которой его выпекали.
Очень меня удивило то, что кофе подали в натуральной пиале. Самой настоящей среднеазиатской обливной пиале, разве что без орнамента. Никогда бы не подумал, что это французская национальная чашка.
Девочка — служанка или даже дочь хозяина, — не понять так сразу, привела злющего наспех одетого Микала, который ввалился в харчевню с гневным возгласом.
— Какого верченого хрена меня тут с бабы снимают? Кому в задницу грязный вертел вставить… — мигом осекся, увидев одного меня за столом.
— Сир? — изобразил поклон, враз сократившийся раб.
— Кофе с утра пьешь? — спросил я вместо приветствия, пропуская ругань раба мимо ушей: если бы меня с утра пораньше с бабы сняли, я бы еще и не так ругался.
— Если прикажете, сир, — выпью, — ответил тот
— Вот и хорошо, — улыбнулся я, забавно все же выглядел Микал. — Найди мне пару толковых стрелков в сопровождение, завтракайте и седлайте коней — в город поедем.
— Под вас, сир, седлать камаргу? — осведомился мой конфидент.
— Нет, андалузца. Вид у нас должен быть представительный. Понял?
Выходя на двор, заметил, что дамуазо, пришедший вчера грязно домогаться наваррцев, так и валяется под столом лицом вниз, раскинув в стороны длинные носки своих туфель, для удобства хождения подвязанные цепочками под коленями. На деревянных подошвах хорошо были различимы фигурные железные набойки. Шоссы на нем были черные, а жакет белый. Валялся и не подавал никаких признаков жизни.
Опоили насмерть, пацана, — покачал я головой и вернулся в зал. Наклонился под стол, потрогал двумя пальцами сонную артерию на шее парня: ничего, живой, только все еще сильно пьяный.
Наказал служанкам его не трогать и дать самому проспаться, сколько захочет. А на их робкие возражения дал четкую инструкцию.
— Да, прямо тут — под столом. А как проснется — опохмелить его за наш счет, накормить завтраком и отправить обратно.
Мой вороной андалузец, похоже, от меня успел отвыкнуть за время речного сплава, или взревновал, что я в Боже на камарге катался. По крайней мере, попытался воспротивиться моему нахождению сверху. Пришлось отдать инициативу телу, и оно, без помощи моих мозгов, быстро привело коня в надлежащее состояние, хоть и несколько жестоко. Я бы так не смог. Жалко коняшку. Видно это мое внутреннее состяние жеребец и почувствовал, прежде чем стал быковать.
Успокоив коня, осмотрел я двор гостиницы и почувствовал, что чего-то не хватает в пейзаже.
— А где семья Штриттматеров? — спросил я у Микала, который как раз уселся в седло. — Я их за столом не видел.
— Вон в том белом сарайчике с синей дверью, справа от конюшни всем семейством они и проживают, сир.
— Не слишком ли их так гнобить? Все же Уве для меня ценный мастер.
— Не слишком, сир. Там даже пол дощатый. А погоды стоят теплые. Да и зачем нам его дети в харчевне во время вчерашнего блудодейсвия?
— Тоже верно, — согласился я с ним и скомандовал остающимся. — Ворота настежь!
Легкой рысью мы быстро добрались вдоль рва до городских ворот. Что там скакать-то? Полкилометра всего от постоялого двора.
Одет я был нарядно, в наваррских цветах, разве только стаусячьего пера не хватало на берете. На поясе узкий меч и понтовый кортик в золоте. За спину я еще засунул трофейный клевец, а то жалко такую тонкую ювелирную работу на кинжале использовать как дагу. Подсумок типа калита, также нашел свое место на поясе. Через плечо на перевязи трофейная лядунка с тридцатью сферическими пулями для аркебуза, где также нашел свое нетрадиционное место и кошель с золотом. Сам же трофейный же аркебуз в замшевом чехле висел у седла. Так что я вооружен и очень опасен.
Микал на караковом жеребце восседал также в цветах Наварры и в своем неизменном бургундском колпаке. Только на сей раз вместо свинокола у него на бедре болтается богатый палаш шотландского барона — я разрешил. Палаш — не меч формально, а любое усиление бойца есть гут. За спиной у него немецкой работы дага с витой стальной гардой. Он ее вчера на рынке за ползолотого купил, пока я спал, впрочем, и слегка ношеные щегольские красные сапоги с ботфортами он там же приобрел. В таком виде он очень смахивал на киношного палача, только маски на глаза не хватало. Из общего вида выбивалась только его тощая неопределенного цвета тряпочная сумка на лямке, похожая на противогазную.
Стрелки за нами ехали на рыжих жеребцах, одетые в цвета Фуа. На поясах у них висели страхолюдные тесаки. В руках короткие копья с длинными и широкими обоюдоострыми наконечниками, очень похожие на русские рогатины. Такими штуками можно не только колоть, но и вполне удачно рубить, особенно с седла. Древки у этих рогатин были сделаны овальными, так что режущую кромку железка всадник определял, не глядя, рукой.
Все мои кнехты подвесили на седла арбалеты и тулы с тремя десятками болтов в каждой. На всякий случай. Мало ли… Местная жизнь меня уже приучила без беспечности относиться к собственной безопасности. А девяносто выстрелов это солидный аргумент.
В городских воротах с нашей кавалькады не только денег не спросили, даже никто не останавливал. Вопросов тоже не задавали. Показалось, что эти воротные стражники, хорошо одетые в длинные белые жаки*, из-под которых выглядывали только кожаные наголенники* со стальными наколенниками*, в плоских шапелях* на головах, и с длинными копьями, от нас нарочито отводили взгляды. Странно, вообще-то во все времена в таких местах служит народ наглый и задиристый, чувствующий за собой немалую силу и защиту и от того борзый без меры.
Проехали воротным туннелем и практически тут же уткнулись носом в трехэтажный каменный дом, у которого на первом этаже не было совсем окон. А окна второго этажа напоминали больше бойницы, нежели отверстия для инсоляции помещений. Дорога перед этим длинным домом раздваивалась, и мы пошли налево. И даже не потому, что мы настоящие мужики, просто тут такие правила дорожного движения. Кто въезжает тому налево, а справа идут те, кто из города выезжает. А стражники в воротах работают гиббонами-орудовцами, не стесняясь на третьем сословии пробовать крепость древков своих копий.
