Рыцари пробирались сквозь толпу, и когда вышли к северным воротам города, то Робер чувствовал себя оглохшим от непрерывного гвалта. Как можно жить в таком месте – спрашивал он себя и не находил ответа.
Выбравшись за пределы Бейрута, по мосту пересекли небольшую мутную речку, и оказались на землях Триполийского княжества, пусть вассального королям Иерусалима, но все же другого государства.
20 сентября 1207 г.
Левант, Кастель-Блан – Тортоза
За стенами замка шумел первый в этом году дождь, и покидать помещения Кастель-Блан, в которых было сухо и уютно, не хотелось. Многодневное путешествие утомило людей, да и коней тоже.
– Во имя господа, сеньоры, – вернувшийся после беседы с шателеном замка брат Анри был неумолим. – Нам пора выступать!
Кастель-Блан высился на отроге горной цепи, возносясь довольно высоко над окружающим миром, и верхушка главной башни, первый этаж которой занимала огромная сводчатая часовня, терялась в туманном мареве бегущих с запада туч.
Навьючив лошадей, они спустились с шестиугольной земляной насыпи, на которой размещались все строения замка. И только миновав две расположенные на крутом склоне стены, смогли сесть в седла.
При спуске с горы лошади оскальзывались на мокрых камнях, и приходилось двигаться медленно и осторожно. И лишь когда под копытами оказалась довольно ровная поверхность дороги, убегающей на север, путники смогли перейти на привычную рысь.
Дождь чуть поутих, между туч обнаружились просветы, сияющие яркой синевой. Робер оглянулся, чтобы бросить последний взгляд на место ночного убежища, и невольно замер от восхищения: солнечный луч, прорвавшись через тучи, осветил Кастель-Блан, и стены, до сих пор казавшиеся серыми, вспыхнули ослепительной белизной.
Только в этот момент молодой нормандец понял, почему замок получил свое название [143] .
Дождь вскоре кончился, тучи разошлись, солнце засияло во всю мощь, но жара уже не была такой удручающей, как неделю или две назад. В Святую Землю медленно, но верно приходила осень. На западе, в Нормандии, о которой Робер вспоминал время от времени, она уже давно хозяйничает, а на юге, в Горной Аравии ждать ее придется еще достаточно долго. По правилам, изложенным в Своде, братьям в Леванте предстоит носить летнюю одежду до праздника Святого Мартина [144] .
Дорога тянулась меж оливковых рощ безлюдная, точно кладбище в ночную пору. Брат Анри, на протяжении всего путешествия выбиравший окольные пути, не изменил себе и после того, как отряд миновал Триполи.
Столицу графства они объехали по широкой дуге, а затем покинули торную дорогу, ведущую вдоль берега моря и очень популярную среди паломников. Рыцари свернули на куда менее удобную, уходящую в предгорья.
– Клянусь Святым Бернаром, – ворчал брат Андре, недовольный решением командора. – Я не понимаю, во имя Господа, от кого мы таимся, словно разбойники?
Прочие рыцари угрюмо помалкивали, де Лапалисс оставался невозмутимым. Отряд продолжал двигаться на север.
Сегодня же, после того, как рыцари покинули Кастель-Блан, брат Анри казался необычайно воодушевленным. Улыбка время от времени появлялась на его лице, которое было мрачным от Назарета и до самого Триполи.
– Клянусь апостолами, наш командир сегодня в настроении! – подъехав к Роберу вплотную, сообщил брат Жиль. Волосы его, намокшие после дождя, свисали длинными слипшимися прядями. – Может быть, попробовать расспросить его о том, куда мы все-таки едем?
– Боюсь, что ничего из этой затеи не выйдет, – Робер пожал плечами. – Если он не сказал сразу, то для этого есть веская причина.
– Какая досада! – воскликнул бордосец, щуря глаза. – Служи мы светскому сеньору, я бы и шагу не ступил, если бы не знал, на что иду!
– К счастью для вашей души, вы служите Храму, – брат Анри, как оказалось, прекрасно слышал весь разговор, а его неожиданное вмешательство заставило брата Жиля растеряться.
– Прошу прощения, сир, во имя Господа, – забормотал он, багровея, – я вовсе не намеревался сказать ничего дурного…
– Я верю, брат, – очень мягко ответил де Лапалисс.
Брат Жиль улыбнулся, чуть смущенно, и тут же отстал, перебравшись в хвост отряда, от греха подальше.
– В нем слишком много от рыцаря и слишком мало от монаха, – сказал брат Анри. – И вряд ли он когда-либо станет хорошим братом…
– Разве воин Храма должен быть в первую очередь монахом? – спросил удивленный Робер.
– Вряд ли я смогу тебе ответить, – брат Анри был серьезен. – При вступлении в Орден мы принимаем монашеские обеты [145] , и в то же время защищаем дело Христово с оружием в руках, точно обычные рыцари, хотя обычным монахам носить оружие запрещено [146] ! Если мы станем слишком во многом монахами, то вряд ли сможем достойно противостоять неверным – молитвы не прибавят остроты нашим мечам, а пост – силы рукам, эти мечи держащим! Если же забудем про монашеское, то вскоре полностью уподобимся простым рыцарям. Орден погрязнет в светских делах и даже может обратить оружие против христиан!
– Упаси нас от такого Пречистая Дева! – Робер перекрестился. Де Лапалисс последовал его примеру.
– Так что мы замерли в неустойчивом равновесии между монашеством и рыцарством. Любой шаг в сторону погубит Орден, – проговорил брат Анри, и в голосе его была печаль. – Но удержать равновесие сложно, и я боюсь, что такой шаг рано или поздно будет сделан…
Вскоре после полудня рыцари миновали замок Ареймех, также принадлежащий Ордену. Укрепление высилось на холме, склоны которого были очень круты. Две стены, небольшой, однако, высоты, но зато снабженные контрфорсами [147] нависали одна над другой.
– Когда-то я служил в этом замке, – сказал брат Готье. – Его еще называют Красным. И расположен он так удачно, что атаковать его можно только с запада.
– А почему кладка в первой стене такая старая? – поинтересовался брат Андре.
– Ее строили еще гриффоны, – ответил сержант. – Нам оставалось лишь восстановить укрепление. Даже ров между двумя стенами уже был, мы его лишь почистили.
Ареймех, над которым лениво трепыхался насквозь мокрый орденский флаг, остался позади, а дорога свернула на северо-запад, к морю. На спуске лошади пошли живее, и вскоре впереди раскинулась бескрайняя морская гладь, над которой багровым шаром висело солнце. От него к берегу протянулась пылающая красным дорожка, словно составленная из кипящей крови.
Зрелище было величественное.
