наездишься, а под землей он – свой человек.
На метро до Таганки, а вернее «Площади Ильича» – минут 10. Три остановки по салатовой ветке, и он уже там. Не то что до революции, где Георгий Ратманов час трясся бы туда на извозчике, огибая зловонную Хитровку и другие неблагополучные районы востока Первопрестольной.
Прямо за «Площадью Ильича» когда-то располагалась Рогожская застава. Ну а он вспоминает это место из-за кладбища старообрядцев белокриницкого согласия, где Двуреченский уже давным-давно спрятал клад Бугрова. Была там отписана доля и попаданцу, причем весьма существенная. По словам чиновника для поручений при сыскной полиции, на всю жизнь хватило бы, и даже на несколько жизней.
2
Кладбище и спустя столетие – намоленное место, где с утра до ночи идет своя жизнь. По аллеям гуляют парни в косоворотках и девушки в платках до самых глаз, словно сошедшие с экрана картины про старую Россию. Туда-сюда снуют богомольцы и батюшки, садовники разбивают клумбу.
Бурлак с трудом дожидается темноты, чтобы не привлечь к себе внимания. Входит в подвал Покровского собора, который высмотрел заранее. И, удостоверившись, что вокруг никого нет, проникает внутрь.
Так… Вон заветный угол. И так же завален всяким хламом, как и в 1912 году. Неужто за минувшее столетие никто сюда так и не забрался и не отыскал восемь мешков с золотом? У капитана даже немного кружится голова – от волнения и… немного от жадности.
С бьющимся сердцем он включает фонарик в мобильном телефоне. Посветив самому себе, забирается в дальний угол, раскидывает всякую рухлядь и застывает. Вместо восьми упитанных мешков остался только один, да и тот как будто не полный. Ах, Двуреченский, Двуреченский… Обокрал-таки партнера.
Капитан приподнимает мешок – и впрямь легкий. Вместо двадцати килограммов от силы восемь. А вдруг там лишь пара кирпичей – последняя шутка дезертира из СЭПвВ?
Опер оглядывается. Темно. Мокро. Грязно. Противно. Но не страшно. Чуть вдалеке пробегает застигнутая врасплох крыса. Если судить по облезлому хвосту, предательски торчащему из-за груды кирпичей. А где-то за стенкой ухает еще и летучая мышь. Не хватало еще коронавирусом заразиться. В прошлом веке, когда его еще не изобрели, такое было бы невозможно…
Но пора уходить. Хоть на душе и свербит – обманули дурака на четыре кулака… Так что все-таки внутри? А мешок зашит: не вспорешь – не проверишь. Опытный опер решает сделать это в другом месте.
3
Где легче всего спрятать мешок с деньгами и драгоценностями в современной Москве? Например, в большом пакете с ручками из гипермаркета «Лента». А еще лучше в двух или трех. И спрятано будет надежнее, и риск раскидать все по тротуару минимальный, и нести удобнее.
Ну а географически легче всего скрывать ценности… в полиции. Особенно если ты там работаешь и давно имеешь схроны для подобных вещей.
– Здравия желаю, товарищ капитан! – здоровается молодой ретивый сотрудник.
– И тебе дай бог здоровья, – отвечает Бурлак, подходя к гаражам полицейских, прямо за зданием РУВД.
– Никак резину решили поменять? – предполагает лейтенантик, глядя на довольно внушительный, но все же не настолько огромный пакет в руках старшего офицера.
– Ага, на колеса игрушечного автомобиля, – огрызается бывший попаданец. – Тебе самому не пора шины сменить?
– Все-все, понял-понял. – Назойливый сослуживец поднимает руки вверх и идет к себе.
Бурлак отпирает гараж, который на поверку оказывается чем-то средним между пустым ремонтным боксом и музеем всякой всячины, в основном старины. Запирает за собой дверь на несколько засовов. Забрасывает мешок через квадратное отверстие в дощатом потолке между первым и вторым этажами. Буднично переодевается и моет руки в навесном умывальнике, как на даче.
Основная часть действа происходит уже на втором этаже гаража. Здесь располагается что-то вроде места, где вполне можно залечь на дно и даже неплохо жить какое-то время.
Честь вскрыть дореволюционный дуван выпадает обычному резаку из OBI. Бурлак аккуратно проходится по самым легко прошитым стежкам. И вскоре на газете «Утро России» черт знает какого года уже лежат золотые червонцы, полуимпериалы и империалы последнего русского императора. Довольно много, больше тысячи штук. Неплохо-неплохо…
Но, блин, это совсем не то, что он ожидал! Где обещанный миллиард? После того как Двуреченский провел его с мешками с золотом, оставив вместо восьми штук только один, оставалась еще слабая надежда, что хотя бы этот, последний мешок из прошлого, доверху набит рыжьем. Но нет… Обман… Везде обман…
И да, еще кое-чего не хватает. Записки с названием банка и номером счета. Юра шарит на дне мешка и находит искомую бумажку. А на ней какие-то каракули. Бурлак сразу понимает, что это почерк Двуреченского. Остается только прочитать, устранив противоречия между дореволюционными нормами русского языка – чиновник почему-то решил, что так писать из прошлого будет надежнее, – и элементарными потертостями от времени, которые вымарали из предложений целые слова.
Для этого Бурлак перемещается еще на несколько метров вглубь тайного жилища. После чего в доселе темном углу обнаруживается большой письменный стол, оборудованный самыми разными причиндалами: от токарного станка и паяльника до наждака с набором заточенных кинжалов и настольной лампы на длинной «руке», сложенной в «локте».
Сев под лампу и наполнив клетушку ярким светом, опер довольно споро разбирается с дореволюционной грамматикой и полностью восстанавливает смысл раритетной бумаги.
Из послания Двуреченского следует вот что:
«Дорогой ЮБ!
Надеюсь, ты жив-здоров и отыскал этот мешок с сокровищами. Для начала тебе хватит. Остальная твоя доля помещена, как я и обещал, в „Бэнк оф Америка“, можешь идти в любое удобное для тебя отделение. Номер NX 3278 03272/0004. Пароль, надеюсь, ты помнишь! Без него ни тебе, ни кому другому денег не дадут. Знаю, что расстались мы внезапно и раньше, чем ты мог бы этого хотеть, но жизнь полна сюрпризов. Особенно когда все в первый раз. За меня не беспокойся. Все хорошо. И согласно означенному плану. Твой ИК».
Вот пройдоха. Бурлак даже улыбается. Злость куда-то улетучивается. А глядя на добро, рассыпанное на газете, можно предположить, что тут все равно миллионов на сорок современных рублей, если пойти в скупку. Действительно, по сравнению с обычной зарплатой полицейского – хватит на всю жизнь, а то и больше. На домик в Гороховце точно хватит. Корнилов-Двуреченский оставил ему «хоть что-то». А если еще и наведаться в США…
А за какой хоть год газета под кладом? Юрий с трудом находит на почерневшей странице «шапку» за январь 1914-го.
Но не став углубляться в теорию временных перемещений, Бурлак сует мешок под старые покрышки и решает съездить еще по одному адресу. У него остается последняя надежда – что второй его «маленький кладик», спрятанный в Политехническом музее, никто не тронул.
4
Большая удача, что подвал Покровского собора за сто одиннадцать лет никто не обыскал.
